Экономист Александр Аузан уже много лет всячески содействует развитию институтов гражданского общества в России. Аузан, чей список регалий можно продолжать сколь угодно долго, был одним из инициаторов создания общества защиты прав потребителей, выступал за неформальное объединение гражданских организаций и создание нового общественного договора - и неоднократно конфликтовал с крупными компаниями-производителями, выигрывал судебные иски, отстаивая ущемленные права граждан. Входит в совет при президенте России по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека. А еще успевает регулярно выступать с лекциями и публиковаться в «Новой газете». Участник проекта «Сноб» с декабря 2008 года.
Город, в котором я живу
Москва
День рождения
Где родился
Норильск
«...я коренной москвич, хотя родился в Норильске...».
У кого родился
«...мои родители работали там (в Норильске) по распределению - строили предприятие по производству тяжелой воды, ртуть таскали в карманах, поэтому выжить я не должен был. Я бы сказал, что я счастливый человек...»
Где и чему учился
Окончил экономический факультет МГУ.
«В 72-м году я не поступил в Московский университет, после чего дал себе слово, что не только поступлю туда, но и буду там преподавать».
Где и как работал
С 1992 года работает в Международной Конфедерации обществ потребителей (КонфОП), был президентом, теперь - председатель Высшего координационного совета.
При участии КонфОП были созданы программа и журнал «Впрок», журнал «Спрос», газета «Известия - Экспертиза».
«...в конце 80-х, когда стали возникать общества потребителей, мне позвонил один журналист и спросил: кто писал, что "очередь есть простейшая форма организации потребителей и нам пора переходить к другим"? Я писал. Пришлось отвечать за свои слова. Тогда в Ленинграде было создано первое общество потребителей... А в 89-м мы создали ассоциацию из обществ потребителей. Первым президентом этой организации был Анатолий Собчак, который скоро стал мэром, а в 92-м эту организацию возглавил я, она стала международной, когда распался СССР».
«Вот это оказалось в нашем деле самым трудным: заставить работать уже принятый закон, уговорить людей, что право на их стороне и надо идти в суд».
Президент Института национального проекта «Общественный договор» с 2004 года.
«Мы создали организацию с непонятным названием "Институт национальный проект Общественный договор" и начали странную деятельность, которая мне все больше нравится».
С 2004 года — президент Ассоциации независимых центров экономического анализа.
Заведующий кафедрой прикладной институциональной экономики экономического факультета МГУ.
«Меня университет вывел на занятие правами потребителей. И произошло это таким образом, я - экономист-теоретик и стал мучить друзей таким вопросом: а где же у вас потребитель? В учебниках все неправильно написано. Там нет семьи. По учебнику процесс распределения закончился когда зарплату выдали... Не учитывается, что в семье есть свое воспроизводство, свое распределение ролей, а для экономики это существенно. Я об этом говорил с конца 70-х годов, про это у меня была кандидатская диссертация...»
Ученые степени и звания
Доктор экономических наук, профессор.
Достижения
В 1998 году активно участвовал в создании Московского клуба кредиторов и в переговорах по реструктуризации обязательств по ГКО/ОФЗ между Правительством РФ и участниками рынка, представлял интересы граждан, СМИ и некоммерческих участников рынка ГКО/ОФЗ.
Стал одним из инициаторов круглого стола (неформального объединения) гражданских организаций «Народная ассамблея» в 2000 году.
Дела общественные
Общественное признание
Кавалер Золотого Почетного знака «Общественное признание» (2002).
Впервые создал и придумал
В начале 90-х был одним из инициаторов создания кредитных потребительских кооперативов граждан (кредитных союзов).
Вывел на чистую воду
Удачные проекты
Прочитал цикл лекций «Общественный договор и гражданское общество» в литературном кафе «О.Г.И.», в рамках проекта «Публичные лекции. Полит.ру» в 2004-2005 годах.
Известен тем, что
Активно реализует в России идею развития гражданского общества.
Участвовал в скандалах
КонфОП при непосредственном участии А.Аузана инициировала множество дел о нарушении прав потребителей как против крупных компаний, работающих на российском рынке (в том числе Sony, Panasonic, Samsung), так и против государственных структур. Значительную часть этих дел КонфОП выиграла или решила миром в пользу потерпевших.
«...в 92-м году крупнейшие компании типа "Самсунг" заставляли людей по 4 раза ходить ремонтировать их продукцию, прежде чем человек мог получить назад деньги или заменить товар, а уже 3 года действовал закон о защите прав потребителей и такого не должно было быть. Но власть вела мягкую переписку с этими компаниями. Мы начали информационную войну, которая закончилась тем, что приехал глава европейской сети компании "Сони" и за полчаса мы решили вопрос, подписали мировое соглашение, потом так же поступили другие компании».
«...мы выиграли суд у правительства Москвы, дойдя до верховного суда, суд по поводу эвакуаторов и блокираторов».
Люблю
своего кота
«Кота зовут Тема, он приблудный. Смесь перса, ангорца и непонятно кого еще. Он очень злобный, хотя все другие кошки у меня были добрые».
поесть
«...очень люблю поесть, как бы я ни был занят, обед для меня - святое».
Ну, не люблю
делать покупки
«...это делает жена».
Семья
Женат
«Она работает вместе со мной в конфедерации потребителей и доросла до должности главного редактора журнала "Спрос", хотя я всегда голосовал против».
И вообще
«Меня преследует мой рок. Я вообще в жизни человек везучий, но если я появляюсь в ресторане, магазине или где-то еще, то со мной или у меня на глазах произойдет нарушение прав потребителя».
В нескольких публичных выступлениях последнего времени декан экономического факультета МГУ Александр Аузан высказывал озабоченность состоянием российского образования, особенно высшего. По мнению профессора, образование требует смены самой экономической модели. Что не так с нашей моделью образования и как ее можно перестроить, расспрашивал главный редактор Русфонда Валерий Панюшкин.Александр Аузан. Фото Александра Уткина
Александр Аузан: В начальной школе наши дети отличаются умом и сообразительностью и, по международным рейтингам, входят в первую пятерку. В средней школе мы оказываемся сразу на 26-32-м месте. С высшей школой сложнее. Наши команды, конечно, побеждают на олимпиадах, но по уровню образования в целом мы стоим ниже лидирующих стран мира, иногда дотягиваясь лишь до Испании и Южной Кореи. Эта ситуация означает, что реализовать свой потенциал мы не можем и, более того, - растрачиваем. В советское время говорили, что образование - это борьба системы с природной одаренностью человека. Так вот, наша система образования выиграла эту борьбу, одолела. Я считаю, что мы имеем дело с модельным, системным кризисом.
Валерий Панюшкин: Что же с нашей моделью не так?
А. А.: Надо понять, в чем состоит модель. Очень уважаемые мною коллеги в 1990-е годы предложили модель, которая исходит из того, что образование - такая же сфера рыночной деятельности, как и многие другие. Предполагается, что образование - это услуги, предоставляемые конкурирующими субъектами. Есть регулятор, есть потребитель, есть спрос, есть предложение - исходя из этого построена та модель, которая сейчас демонстрирует свой ошеломляющий результат.
В. П.: Почему это не работает?
А. А.: Потому что образование - не услуга (при всем уважении к парикмахерским). Или в крайнем случае - инвестиционная услуга. Продуктом образования является не деятельность людей в отношении определенного объекта, а результат. Результат образования, с моей точки зрения, - это успешное будущее выпускника. Человек, у которого после выпуска складывается жизнь, карьера и так далее. Успешный выпускник - и не по баллам, а успешный в жизни. Говоря экономическим языком, «человеческий капитал». Когда человек инвестировал свои (или бюджетные) деньги и время, а через десять лет стал много зарабатывать, потому что результаты его труда значительны, - это и есть доход на человеческий капитал. Этот капитал не может проявиться в процессе обучения или даже через два года после окончания университета. Вы не можете с саженца яблони сразу потребовать антоновки для вашего пирога. Если мы соглашаемся, что результат образования - успешное будущее человека, и если мы видим, как в процессе образования он деградирует, тут-то и надо рассуждать, почему эта модель не работает.
Не только умения, но и ценности
В. П.: Что это за деградировавший выпускник такой? Какими полезными свойствами он не обладает и какими, наоборот, вредными обладает?
А. А.: Я экономист, поэтому заключения делаю по верифицируемым характеристикам. Мы видим рейтинги - довольно значительное падение. Современная модель предполагает, что критерием для составления программ должны быть профессиональные стандарты. То есть мы отдали дело работодателю, чтобы он нам все наладил. Так вот, не получилось! Если мы посмотрим рейтинги по привлекательности рынка труда, то Россия окажется за пределами первой сотни стран, которые привлекают талантливых и профессиональных людей. У нас экономика не XXI, а XX века. Поэтому, если отдать образование работодателю, он нас потащит назад - к обучению профессиям, которые если не умирают, то, во всяком случае, сильно деформируются.
Я с удовольствием выслушаю работодателя, который является глобально конкурентоспособным, который может свой продукт провести на мировой рынок, но если работодатель не может вывести свой продукт даже с рынка Москвы на рынок России, тогда знаешь что, дорогой, - отойди и не мешай, потому что МГУ глобально конкурентоспособен, он в первой сотне университетов мира. Экономический факультет МГУ не в первой сотне - во второй, но мы стоим рядом Университетом Индианы в США, с Еврейским университетом в Иерусалиме, а по управленческому образованию мы выше, чем Университет Париж-Дофин или Университет Гумбольдта в Берлине. Поэтому с «Росатомом», с «Роскосмосом», с «Касперским», с «Яндексом» нам есть о чем поговорить: они понимают, что им нужно для мирового рынка. Но большинство наших компаний отстающие, и профстандарт, заданный отстающими работодателями, не формирует запроса для качественного образования. Это во-первых.
Во-вторых, образование производит не только умения, а еще ценности и поведенческие установки. Мы c коллегами (я имею в виду Институт национальных проектов) сделали четырехлетнее лонгитюдное исследование по 27 университетам России - что происходит с ценностями и поведенческими установками студента за время пребывания в университете. И вывод плохой: студенты деградируют. За время обучения они, например, перестают доверять другим людям и начинают думать, что допустимо не платить налоги. Когда мы обсудили эти результаты с коллегами из университетов, где проводили исследования, коллеги сказали, что это и есть социализация - подготовка к жизни в стране, где не платят налогов и не доверяют никому. Хотелось бы, конечно, чтобы новое поколение двигало нас вперед, а не деградировало в угоду реальности. С другой стороны, наши ученики уезжают на Запад и работают там не мусорщиками, а делают приличную карьеру. Значит, мы не до конца уничтожаем их природную одаренность и учим их чему-то полезному. То есть точки опоры у нас есть, мы можем давать хорошее образование - нужно только сменить образовательную модель.
В. П.: Как сменить модель? И какие вообще бывают модели?
А. А.: Вот немножко экономики. Экономисты говорят, что благо бывает исследуемым: вы надкусили огурец, узнали, что он горький, и не стали покупать. Благо бывает опытным, когда вы купили подержанный автомобиль и через месяц он у вас сломался, то есть вы на опыте узнали его качество. И благо бывает доверительным: вы не знаете качества страхового продукта, если с вами не случилось беды. Вы не знаете качества лечения - благодаря таблеткам вы выздоровели или вопреки. И качества образования вы тоже не знаете и не можете проверить. Мне бы, конечно, хотелось думать, что наши выпускники делают успешные международные карьеры, потому что это я такой умный и замечательный, но есть еще факторы.
Во-первых, они уже приходят талантливыми и образованными. Во-вторых, здесь, в университете, они объединяются и поддерживают друг друга. В-третьих, выпускники МГУ предпочитают брать на работу выпускников МГУ, потому что понимают, как их учили и как надо переучивать. Так что благо образования у нас доверительное, рынок не может разобраться в его качествах. С другой стороны, мы имеем олигополию. У нас несколько десятков (из тысячи) ведущих университетов в стране. Они тесно связаны с регуляторами, получают значительные деньги от государства, участвуют в политических и экономических проектах правительства, делят между собой рынки. Итак: доверительное благо и олигополия.
Кроме того, на рынке существуют специфические активы. Например, научные школы. Передача знаний из уст в уста, традиции, которые складывались десятилетиями, а то и веками. Коллеги из Высшей школы экономики предложили, как в Америке, запретить выпускникам работать в том университете, где они учились. Но Америка - слишком особенный рынок, а у нас в случае введения такого запрета специфический актив сработает по-иному. Вуз не будет вкладывать деньги в образование ученого для себя - лучше накопит деньги и потом купит себе ученого, которого выпустил Казанский университет или Университет Дофин в Париже. Поэтому я считаю, что десять лет назад были совершены ошибки в формировании модели образования. Рубашка оказалась не по размеру, задавленное неудобными условиями образование стало хиреть.
Три типа университетов
В. П.: И что с этим делать?
А. А.: Кризис образования вижу не я один. Идея привлечь работодателей, которые задали бы профессиональные стандарты, была предложена пять-семь лет назад, но не сработала, потому что экономика XX века не может потащить нас в XXII. Еще пробовали проращивать исследовательские университеты. Эта вроде бы симпатичная идея выродилась во что-то странное. Полагаю, авторов этого проекта раздражает разнообразие. Они почему-то решили, что исследовательские университеты - лучшая модель, и даже не посмотрели, какие еще университеты бывают. А в мировой системе образования живет три типа университетов. Да, бывают исследовательские университеты - обычно очень маленькие.
Больше всего под эту модель подходили наши Европейский университет, РЭШ (Российская экономическая школа. - Русфонд) и Шанинка (Московская высшая школа социальных и экономических наук. - Русфонд). Там главный - ученый, исследователь, не преподаватель. Он занимается своими исследованиями, а рядом с ним стоят студенты и чему-то научаются. Но есть еще две модели. Liberal arts, университеты с широкой подготовкой, где учат всему от истории до математики, потому что неизвестно, что в жизни понадобится. Это дает высокую конкурентоспособность: на программы PhD в Америке поступает больше бакалавров из университетов liberal arts, чем из исследовательских университетов. А есть еще state universities, которые готовят управленческие кадры для регионов, поэтому главное там не исследовательская деятельность и даже не лекции, а практики, которыми овладевают студенты.
В. П.: Почему нельзя воспроизвести такую тройственную систему в России?
А. А.: Не знаю. У нас была попытка преодолеть кризис, сделав ставку только на исследовательские университеты. Результат получился парадоксальный. Те наши университеты, которые были похожи на исследовательские, мы задушили. Я даже не считаю это политическим умыслом. Просто исследовательские университеты не выживают, когда от них требуют отчетов об их деятельности, потому что ученые плохо пишут отчеты, если они не касаются их научной темы. Зато началась мимикрия. Те университеты, которые по природе своей liberal arts, или университеты штатов быстро разобрались, что деньги дают исследовательским университетам, и притворились ими. Они пытаются влезть в формат, в котором не могут жить.
В. П.: А нам точно нужно это разнообразие?
А. А.: Думаю, что да. В образовании мы ведь наблюдаем новые тренды. Гаджет сформировал в наших студентах новое свойство - способность параллельно работать в нескольких режимах. Две тысячи лет люди восхищались Гаем Юлием Цезарем потому, что он умел делать три дела одновременно: говорить, писать и читать. Дмитрий Быков, точно так же умеющий делать три дела одновременно, еще вызывает восхищение, но уже не такое сильное. А в молодом поколении каждый третий - Гай Юлий Цезарь и Дмитрий Быков, и даже удивления никакого это не вызывает. Один мой студент говорит, что может одновременно гуглить что-то, общаться в соцсетях и слушать мою лекцию, но все эти три дела он делает как утка.
Утка и плавает, и летает, и ходит, но и то, и другое, и третье делает плохо. Студент молодец, остроумный парень, но, к сожалению, это правда. У молодых людей утрачена способность системного понимания и в значительной степени утрачена память. Без системного мышления в мире довольно трудно жить - не важно, наукой вы занимаетесь или строите управленческую систему. И мне кажется, что для формирования системного мышления главную роль играет как раз не исследовательский университет, а liberal arts. Именно эти университеты позволяют человеку взять широкую рамку, увидеть многомерность мира, использовать ее во благо. Поэтому без многомодельности мы не справимся с цифровыми трендами.
Длина взгляда
В. П.: Так почему же нельзя устроить эту вашу многомодельность?
А. А.: Для этого надо отнестись к образованию не как к рыночной конкуренции, а как к сложному и, главное, длинному инвестиционному процессу. Строительство этой модели надо начинать с успешного выпускника. Есть совокупность людей, которые понимают, как достигли успеха и каким составляющим успеха их научили в университете. От успешных выпускников нужно идти к оценке программ и преподавателей. Вопрос не в том, сколько статей опубликовал преподаватель в этом году. А в том, каких людей он вывел в люди. И тут важна длина взгляда. Для меня вообще люди различаются не взглядами, а их длиной. Человек может быть либералом, консерватором, патриотом, социалистом, но, если у него длинный взгляд, мы найдем точки соприкосновения, а если взгляд короткий, мы будем делить бюджетный пирог и не договоримся. Длина взгляда - это и есть основа инвестиционной модели. Если мы признаем, что яблоня вырастает не за один год, то где-то здесь и найдется выход из кризиса. Причем точку роста надо искать не в университете, а еще в начальной школе, где мы пока не утратили конкурентоспособности.
В. П.: Почему в высшей школе мы конкурентоспособность утратили, а в начальной нет?
А. А.: Конкурентоспособность основывается на креативности, на способности двигаться вперед, невзирая на междисциплинарные границы. Начальная школа отличается от средней и высшей школы тем, что в ней нет деления на предметы. У нас и в семье нету такого, что вот этот вопрос надо задать пастору, а этот - психоаналитику. Наши родители и учителя начальной школы готовы говорить с детьми про все: про космос, про Эйнштейна, про мировую войну… Эта семейная культура выносит в начальную школу людей, у которых мир не раздроблен, они, как Михайло Ломоносов, способны перемещаться между науками. А потом - бац, - и детей помещают в узкие пеналы специальностей. Так вот надо пойти от успешного выпускника университета, который готов будет реинвестировать в систему образования, но дотянуться при этом до начальной школы, где ростки креативности еще сильные. И эту модель образования надо делать единой - от школьника до успешного ученого или управленца, вошедшего в элиту страны или даже мира.
В. П.: Как вы представляете себе построение такой модели образования практически? Собрать совет успешных выпускников?
А. А.: Да, конечно. Выпускники, лояльные к своей alma mater, должны объединяться в некий институт, попечительский совет, который в диалоге с преподавательским сообществом определял бы, что нужно, что не нужно, что правильно, что не правильно. Знаете, как в спорные 1990-е годы спорный фонд Сороса находил учителей, которым давал гранты? Грант давали не тому учителю, у которого ученик сдал экзамен на пятерку, а брали ведущих выпускников вузов и спрашивали у них: кто твой школьный учитель, который привел тебя на эту дорогу. И когда несколько успешных выпускников называли одного и того же учителя математики, например, из Сызрани, ему говорили: «Семен Иваныч, занимайся детьми, у тебя это получается, не думай о приработке - на тебе грант». Это и есть инвестиционная модель. Когда университеты, оценивая своих студентов, дают гранты школьным учителям, а выпускники, достигшие определенных высот, решают, что делать с системой стимулов для преподавателей университета. Длинный институт, я бы сказал.
Господин ученый доктор
В. П.: Давайте представим себе, что такая модель изменила бы, например, в медицинском образовании.
А. А.: То есть опять вернемся к вопросу о том, зачем надо поддерживать liberal arts, а не только исследовательские университеты. В 1930 году в СССР было принято принципиальное решение: медицинские вузы вывели из состава классических университетов. Исторически это решение было оправданно. На огромную безграмотную страну изготовить врачей по немецкому образцу «господин ученый доктор» было практически невозможно. Быстро обучить много специалистов, знающих одновременно биологию, химию, анатомию, математику и литературу, - невозможно. В царской России пробовали - не получилось, врачей катастрофически не хватало. А в советской России провели реформу медицинского образования - и получилось. Но за численный успех заплатили тем, что врач в Советском Союзе - это был, скорее, фельдшер.
Человек с большим опытом в своей специальности, но не следящий за развитием науки и не видящий картины целиком. Человек, который хорошо знает только про свою сферу, а про общее устройство мира - затрудняется. Современного врача надо учить кроме, собственно, медицины еще много чему: молекулярной биологии, генетике, культуре чтения научной литературы на английском языке и - страшно сказать! - математике. Факультет фундаментальной медицины МГУ это делает, но он выпускает всего 50 человек в год. За количественный прорыв в медицинском образовании тридцатых годов мы заплатили и своей ролью в мировой медицинской науке. Пирогов, Сеченов, Павлов - продукт царского университетского медицинского образования. А замечательные врачи, которые были у нас во второй половине XX века и есть сейчас, все же не значатся среди звезд такой величины. Мы потеряли медицинскую науку.
Создатель трансплантологии - забыл, к сожалению, имя (Владимир Демихов. - Русфонд) - у нас первым в мире пересадил сердце собаке (в 1946 году. - Русфонд), а потом еще 20 лет работал лаборантом, прежде чем смог защитить кандидатскую диссертацию (в 1963 году. - Русфонд). Это системная проблема. Вы не получите выдающихся достижений без системности. В этом сила университетов liberal arts. Современные молодые люди оперируют мемами. Из мемов не соберешь системного мышления. Я не знаю, где решение. Мне кажется, мы находимся в точке, в которой находилась Англия начала XIX века. Когда машинное производство избавило людей от необходимости много физически трудиться и люди стали хиреть. Они нашли ответ: футбол и бокс. Ответили спортом на промышленную революцию. Сейчас нам нужен интеллектуальный футбол. Что-то азартное, ради чего люди стали бы читать сложные книжки.
В разных областях знаний сейчас всё меняется так быстро, что уследить за изменениями не поспевают даже специалисты, чего уж говорить о рядовых горожанах. Поэтому в рубрике «Что нового?» каждую неделю мы узнаём у учёных, врачей и других профессионалов о том, как меняются их сферы деятельности и что эти перемены значат для простых смертных.
Для этого выпуска The Village встретился с деканом экономического факультета МГУ Александром Аузаном. Учёный рассказал, почему Россия ещё не достигла дна кризиса, на какой ресурс ей стоит сделать ставку вместо нефти и сколько времени потребуется, чтобы перестроиться.
Нет, нам это только предстоит. И взлёты, и падения измеряются количественно. Например, после Петра Первого наш взлёт можно было определить по росту производства чугуна на душу населения. После большевистской модернизации мы почти перегнали Запад, пустив в 1957 году спутник, а в 1961 году - космический корабль. Однако после этих взлётов появляются количественные и качественные симптомы сползания.
Если судить по количественной динамике, мы уже в сложном положении. Замедление идёт с 2011 года. Однако я предполагаю, что ещё будет предпринята попытка скачка. Это диктуется как необходимостью запуска инвестиционного мотора, так и приближением выборов 2018 года. К этому времени надо будет показать положительные темпы развития. А вот после этого мы начнём съезжать.
Да, сейчас трудно рассчитывать на другие формы стимуляции экономики. Хотя, если удастся закончить войну и снять санкции, при серьёзных усилиях правительства, Центробанка и бизнеса возможны и другие сценарии. Но это очень тяжёлая задача.
Война влияет и прямо, и через санкции. В Крым надо инвестировать, Донбассу надо оказывать помощь, чего не было в наших планах. Но и отсутствие доступа к финансовым ресурсам мирового рынка, запрет на новейшие технологии двойного назначения, запрет на новейшие технологии нефте- и газодобычи и переработки - это удар по нашим основным отраслям. Также не надо забывать, что Украина - наш крупнейший транзитёр. Через неё реализуются поставки с самым большим торговым партнёром - Евросоюзом. Здесь также будут сказываться затруднения.
Украина нас поссорила, Украина нас
и помирит.
У этой войны есть экономические причины и должны быть экономические выходы
Украина нас поссорила, Украина нас и помирит. Сейчас кризис пытаются рассматривать как военно-политический. Этому посвящён «Минск-2», разговоры о миротворцах, способах контроля. А я экономист и считаю, что у этой войны есть экономические причины, экономические последствия и должны быть экономические выходы.
В чём причины? После кризиса 2008–2009 года тренд глобализации сменился на тренд деглобализации. Началась децентрализация и образование региональных блоков. Украина оказалась «яблоком раздора» между Евросоюзом и формирующимся Евроазиатским союзом (ЕАС). Украина имеет колоссальное значение - особенно для ЕАС, без которой ему трудно состояться. История успеха Евросоюза связана с его полицентричностью. Германия, Франция, Англия, Италия образовывали конкурирующие центры, которые вместе строили определённое пространство. Астана и Минск не составляют достаточного противовеса Москве, потому что это небольшие экономики. Украина в этом смысле была бы очень важна. Она важна и в социокультурном смысле, потому что россияне и украинцы похожи друг на друга в большей степени, чем, например, на немцев.
Теперь о выходах. Экономика Украины на грани краха. Это, кстати, парадоксальная ситуация. Страна с трудолюбивым и многочисленным населением, хорошим географическим положением, промышленностью, плодородными почвами по труднообъяснимым причинам оказывается убыточной. Допустить краха Украины не может ни Западная Европа, ни Россия с Белоруссией из-за возможных потоков беженцев и затруднений с транзитом. Трудно представить безопасный газовый транзит в стране, где, скажем, перестанут платить пенсии. Трудно представить реэкспорт через Украину, если между областями начнут возникать таможенные посты. Поэтому России вместе с ЕС надо нервничать. Ни одна из сторон не может оказать помощь Украине односторонне. Это вопрос нового российско-европейского плана. Такое сотрудничество создаст другой рисунок отношений между Европой и Россией, потому что возникнет новая форма кооперации.
С первой половины 1970-х годов мы находимся в сырьевой модели роста. Попытки советских реформ 1960-х годов были заблокированы политическими причинами и тем, что пошла самотлорская нефть (Самотлор - крупнейшее российское нефтяное месторождение, открытое в 1965 году в Ханты-Мансийском автономном округе. - Прим. ред. ). Реформами можно было не заниматься. Поэтому падение цен на нефть в конце 1980-х вызвало крах СССР, поиск реформаторских выходов, а потом снова нефтяную анестезию.
Такой модели наступает конец в силу нескольких причин. Дело не только в конъюнктурных колебаниях, хотя они бьют по нам всё сильнее, потому что экономика всё более ориентируется на сырьевой экспорт. Дело в том, что развиваются альтернативные источники энергии. В 2014 году при прежнем уровне цен на нефть энергия ветра вышла на самоокупаемость. Плюс сланцевые проекты. Инновационная экономика начинает вытеснять традиционные сырьевые составляющие.
Олимпиада дала вброс адреналина в кровь. Чемпионат мира по футболу 2018 года тоже может его дать. Но это не решение вопроса
Россия получила и полностью реализовала некоторую отсрочку за пределами сырьевой модели. Нефть накачала потребительский спрос, и население стало можно кредитовать. Страна занималась этим с 2009 по 2014 годы, но мы вычерпали источник до дна. Начиная с 2015 года платежи по погашению кредитов стали превышать то, что население в состоянии взять в качестве займа. Это кризис модели, ориентированной на продажу сырья и внутренние источники спроса. Значит, нужна другая модель. Мы в неё не вошли, поэтому сердце экономики - инвестиции - засбоило, экономика начала впадать в анабиоз и останавливаться.
Это даст какую-то отсрочку, но она останется в анабиозе. Деньги нужно будет превратить в какие-то инвестиции. Превращать в частные сложно: война. Это и риски, и санкции одновременно. Превращать в государственные - да, можно. Олимпиада дала вброс адреналина в кровь. Чемпионат мира по футболу 2018 года тоже может его дать. Но это не решение вопроса, а краткосрочная стимуляция.
Нужно диверсифицировать экономику и развивать инновационный сектор, иметь длинные деньги для долгосрочных проектов, низкие процентные ставки, низкую инфляцию. Нужно совершать налоговый и бюджетный манёвр и перегружать деньги из обороны и безопасности в здравоохранение и образование.
Среди экономистов есть широкое согласие, что нужно делать. Но нужно ответить на вопрос, почему нам это не удаётся. Причина состоит в том, что мы действительно находимся под воздействием сил притяжения, которые я называю эффектом колеи. Они связаны и со структурой наших институтов, и с установками населения и власти, и со сравнительной силой власти, бизнеса, общества.
Чтобы вырулить на другую орбиту, нужно сперва согласиться с тем, что есть определённые «замки», которые нас удерживают. После надо найти пружину, которая вытолкнет нас на другую траекторию. При настроенной на сырьевую модель экономике наши институты заточены на выдавливание ренты. Это так называемые экстрактивные институты, как их назвали Дарон Асемоглу и Джеймс Робинсон (экономисты, авторы книги «Why Nations Fail: The Origins of Power, Prosperity and Poverty». - Прим. ред. ). Ещё бывают инклюзивные институты, которые создают привлекательную страну. Одни и те же европейцы выдавливали из Конго ренту и строили там экстрактивные институты, а жили в Канаде и там создавали инклюзивные. Мы в этом смысле в Конго. Цель людей здесь - что-нибудь схватить, а семью разместить в стране с инклюзивными институтами.
Надо понять, какие институты нужны для ресурса, на который мы будем опираться вместо нефтяного. Я считаю, что у нас есть ресурс, который по крайней мере равен или даже выше по конкурентоспособности сырьевого. Это человеческий капитал, мозги. Последние 150 лет, с момента появления у нас настоящей науки и хорошего образования, страна поставляет миру много талантливых людей. По расчётам академика Револьда Михайловича Энтова, продукт, созданный изобретателем телевидения Владимиром Зворыкиным, равен двадцати годовым продуктам нынешней РФ. А если добавить Брина, Гейма и прочих, то выяснится, что мы гораздо больше продукта создавали во внешнем мире, чем внутри страны.
Поэтому ресурс есть, и он продолжает здесь формироваться. Конечно, это не нефть: его в трубу не загонишь и по контракту не продашь. Трубы для подобного ресурса - это инклюзивные институты, которые создавали бы желание жить и работать в России, а не стыд от того, что мы не смогли эти таланты удержать.
Надо учитывать культурную специфику. У человеческого капитала есть свои характеристики - это ценностные поведенческие установки. В России люди считают, что на власть повлиять нельзя, они недоговороспособны и избегают неопределённости. Зато мы прекрасно делаем уникальные проекты, успешны в креативной индустрии. Мы хороши в том, что не требует соблюдения стандартов, и плохо делаем то, что этого соблюдения требует.
Кстати, к вопросу о том, можно ли перейти к страховой медицине в России. Можно, только медицину мы этим загубим, потому что основа страховой медицины - это стандарты. Это одежда, которая не подходит для нынешней российской социокультурной специфики. Может, лет через пятнадцать люди будут уважать законы и стандарты больше, чем свою мечту о великой державе.
Почему россияне
не любят платить
налоги? Потому что непонятно, что с ними происходит
На мой взгляд, новая стратегия будет основана на культурном капитале России, на сумме ценностей и поведенческих установок. Сначала это произойдет в нишах, связанных с креативными индустриями, что даст сдвиг в ценностно-поведенческих установках и выход в другие пространства. Это не быстрая история, на несколько десятилетий. Но короткие стратегии никогда не позволяют выйти из колеи.
Давайте посмотрим на конкретных примерах. Сейчас целое поколение, которое сформировало крупные капиталы в начале 1990-х, подходит к моменту передачи наследования. Это очень критичный момент для больших собственников. Их задача не просто правовыми методами защитить наследство для своих детей. Иногда задача стоит в том, чтобы сделать детей бенефициарами, но не подпустить к управлению. Это институциональная проблема. На Кипре она может быть решена, потому что там англосаксонское право: бенефициар необязательно управляет имуществом. А у нас непонятно, как её решать. Это вопрос перехода от экстрактивных институтов (как накачать капиталы) к инклюзивным (как сохранить то, что накоплено).
Другой конкретный пример - почему россияне не любят платить налоги? Потому что непонятно, что с ними происходит. Если предоставить людям возможность платить подоходный налог по месту их фактического проживания, то они довольно быстро его обустроят. И местная власть будет к людям вполне лояльна, потому что она будет ждать не подачки сверху, а денег от этого человека. Такие простые институциональные решения перенастраивают систему.
Третий пример - про ренту, которую получают силовики. Есть два механизма контроля элит за насилием. Либо они делят его между собой: тебе военно-воздушный флот, тебе тайную полицию, а я возьму специальные службы. Либо они контролируют насилие коллективно, что не даёт им возможности применять насилие друг против друга или для собственного обогащения. После Сталина и до распада СССР Политбюро осуществляло коллективный контроль за применением насилия. Сейчас этого нет.
Элитные группы нуждаются в изменении институтов. Мартин МакГир и Мансур Олсон (американские экономисты, авторы концепции «стационарного бандита». - Прим. ред.) до нашей приватизации показали, как разыгрывается история. Сначала группа, окружающая правителя, захватывает активы. Для этого им нужны институты, которые не мешают это делать, - например, не слишком прописанное законодательство. А вот дальше появляется необходимость в системе институтов, которые бы наладили эксплуатацию активов. Они возникнут, если у власти не появятся новые голодные. Этот переход не гарантирован, но возможен.
Неизвестно. Если мы говорим о персональной смене, то да, возможен запуск механизма перераспределения. Если же говорить о радикальной демократизации, то она даёт положительные результаты при хорошо работающих институтах и отрицательные экономические последствия, если институты работают плохо. Например, изменения в структуре власти дадут положительные результаты, если у вас хорошие правовые и судебные системы. Мы этого пока не имеем. А чтобы правовые и судебные системы хорошо работали, они должны быть нанизаны на определённую культуру населения, на ценностно-поведенческие установки, на готовность людей поддерживать и пользоваться этими системами. В 1990-е годы прекрасно использовались системы потребительского законодательства. Миллионы людей пользовались ими, хотя в 1980-х боялись самого слова « суд» . Институты должны быть сделаны так, чтобы человек захотел и сумел ими воспользоваться.
Власть отражает примерно ту же культуру, что и население. Население склонно делать что-то хорошо штучно и не умеет работать вместе. Вот и власть склонна что-то делать вручную и не умеет сотрудничать с населением. Это две стороны одной медали. Ловушка в том, что неудачный институциональный выбор был закреплён культурой, ценностями, поведенческими установками. Выход из неё строится через оба этих инструмента. Нужно менять правила, одновременно приспосабливая и сдвигая ценности людей.
Нет отдельной реформы, которую нужно было бы осуществить. Надо осознать главную проблему, которую мы решаем, - запуск инвестиционного двигателя. Главное препятствие этому запуску - недоверие. Главный объект недоверия - государство. Поэтому содержанием реформ должны стать любые меры по повышению качества государства и увеличению доверия к нему. Но первым делом надо окончить войну.
Конечно, в последний год был совершён очень серьёзный поворот. В 2014 году мы возвратились в некоторые точки, в которых находились за 25 лет до этого. Мы вернулись к представлению о том, что государство - основная ценность, что строительство великой державы - это сверхцель. Это дало колоссальную консолидацию в смысле поддержки власти и предпосылки для возможных мобилизационных вариантов в экономике. Было ли это эффективно в смысле долгосрочных целей развития страны? Нет. Если мы сейчас накачиваем деньги в оборону и безопасность, а не в образование и здравоохранение, то мы работаем против будущего России.
Алекса́ндр Алекса́ндрович Ауза́н (род. 11 июля 1954 года) - российский экономист, д. э. н. , и.о. декана , заведующий кафедрой прикладной институциональной экономики экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова , член Экономического совета при Президенте РФ, член Правительственной комиссии по проведению административной реформы, президент Института национального проекта «Общественный договор», один из основателей группы «СИГМА» , общественный деятель, публицист, член различных коллегиальных органов управления.
Читает на экономическом факультете МГУ им М.В. Ломоносова курс «Новая институциональная экономическая теория», ведет научный семинар магистров. В 2011 году прочитал цикл лекций по институциональной экономике в Московском физико-техническом институте
Категории:
Wikimedia Foundation . 2010 .
Аузан Александр Александрович Энциклопедия ньюсмейкеров
Александр Александрович Аузан - Российский экономист Александр Александрович Аузан родился 11 июля 1954 г. в Норильске. В 1979 г. окончил экономический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова. В конце1980 х гг. стал одним из инициаторов создания обществ по защите прав потребителей в… … Энциклопедия ньюсмейкеров
Сатаров, Георгий Александрович - Георгий Александрович Сатаров Род деятельности: полит … Википедия
Совет при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека
Совет при президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека - (до 2011 г. Совет при Президенте Российской Федерации по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека) консультативный орган при Президенте Российской Федерации, образованный в целях оказания содействия главе … Википедия
Был создан Указом Президента Российской Федерации от 6 ноября 2004 № 1417 на базе Комиссии по правам человека, действовавшей с 1 ноября 1993 года. Этим же Указом утверждено Положение о Совете. Задачи подготовка предложений по… … Википедия
ПОЭТОМУ Я РАБОТАЮ НЕ В ПРАВИТЕЛЬСТВЕ, А В УНИВЕРСИТЕТЕ
«Я работающий экономист», - уже в начале своей открытой лекции предупредил аудиторию и.о. декана экономического факультета МГУ им. Ломоносова, доктор экономических наук, профессор Александр Аузан . Он вчера выступал в историческом актовом зале Казанского университета. Сюда пришли и студенты, и преподаватели, причем люди весьма заинтересованные – никаких перешептываний, никаких звонков мобильных телефонов, все внимательно слушали. Естественно, и сам профессор как опытный оратор отлично держал аудиторию – с первого момента, как взошел на трибуну после того, как его представил ректор КФУ Ильшат Гафуров , и до заключительных аплодисментов. Ректор сообщил, что лекцию слушают в прямой трансляции также преподаватели и студенты филиалов университета в Набережных Челнах и в Елабуге.
Профессор Аузан сразу объяснил и то, почему выбрал довольно-таки необычную тему: «Культура и образование как факторы конкурентоспособности экономики»:
Как экономист, я утверждаю, что не экономика определяет культуру, а культура определяет экономику… Поэтому я работаю не в правительстве, а в университете..
ПОХОЖЕ, ЧТО В ЭТОМ МИРЕ УСПЕХ ЯВЛЯЕТСЯ ИСКЛЮЧЕНИЕМ
Профессор поставил вопрос, который, это можно уверенно сказать, очень интересен не только собравшимся в университетском актовом зале: от чего зависит прорастание креативного человеческого капитала? И рассказал о новых факторах, которые связаны с человеческим капиталом и исследуются в последние годы. Это обработка данных за 180 лет развития тех стран, по которым есть статистика по населению и валовому продукту – до 2008 года. Графики, которые Александр Александрович продемонстрировал на большом дисплее, показывали долгосрочную макроэкономическую динамику. Собственно говоря, картину мира, причем достаточно неожиданную.
Так, выяснилось, что «есть всего две траектории развития»: 25 стран мира движутся со «второй космической скоростью», а 175 – с «первой». Причем, как специально подчеркнул профессор, за весь XX век задачу перехода с первой космической скорости на вторую пытались решить 40 - 50 стран, а решили только пять (всего!) – Япония, Южная Корея, Сингапур, Гонконг и Тайвань. То есть вперед рванули «азиатские тигры»…
Люди долго думали, что модернизация – это задача, такая задача, которую можно решить, имея ресурсы, людей, управление, - заметил Аузан. И напомнил просвещенной аудитории, что в 50-е годы даже была популярной оптимистичная гипотеза об эволюционном пути развития стран и о том, что все они постепенно станут похожими. Но «последние 50 лет показали, что это неверно».
Оратор процитировал книгу «Насилие и социальные порядки», которую написали экономист Дуглас Сесил Норт , математик Джон Уоллис и политолог Барри Вайнгаст : все думали, что успех является правилом, а отставание – исключением. Но, похоже, что в этом мире все обстоит наоборот: исключением является успех. И социально успешные страны не знают, как они забрались на эту гору…
СВОЕОБРАЗНЫЙ «ПОРТРЕТ НАЦИИ»
Как же все-таки запускается в экономике «вторая космическая скорость»? Профессор говорил о том, что особое значение для экономической и политической трансформации приобретают социокультурные факторы. И надо попробовать увидеть, как культура, изменение неформальных институтов влияют на жизнь страны и на ее экономику. Это тем более возможно, что количественные характеристики социального и культурного капитала вполне могут быть выделены из достаточного массива данных, накопленных за последние 50 лет, и поддающихся эконометрическому анализу.
На очередном слайде аудитория увидела своеобразный «портрет нации» – составленные по методике нидерландского социолога Герта Хофстеде графики социокультурных характеристик пяти стран: Германии, США, Японии, России и Китая. Учитывались в этих графиках такие (важные и для многонациональной России в целом, и для Татарстана в частности) моменты, как терпимость, дистанция по отношению к власти, индивидуализм, долгосрочная ориентация и маскулинность – комплекс телесных, психических и поведенческих особенностей. Надо сказать, на графике разница между странами просто бросается в глаза…
Аузан рассказал о своем недавнем выступлении на заседании научно-экспертного совета при председателе Совета Федерации РФ на тему «Реиндустриализация России: возможности и ограничения». Там он также продемонстрировал этот показательный график и прокомментировал его. Процитируем выступление профессора.
КИТАЙСКИЙ ВАРИАНТ БЫЛ БЫ СМЕРТЕЛЕН ДЛЯ РОССИИ
«…Обращаю ваше внимание на то, что за ХХ век удалось у нас, в нашей стране, создать космический корабль, гидротурбину, но при этом не удалось построить конкурентоспособный массовый автомобиль. Вот это – случайность или нет?
Я буду говорить о тех новых факторах, которые исследуются в последние годы и которые связаны как раз с человеческим капиталом, но не с уровнем образования, а с поведенческими и ценностными установками. Которые определенные дороги прокладывают, а какие-то дороги закрывают. Это обработка данных за 180 лет развития тех стран, по которым есть статистика. Из этих данных вообще-то видно, что образуются некоторые устойчивые траектории движения, которые связаны с какими-то не очень понятными факторами.
В последнее время стали предполагать – на основе исследования опыта, как западных стран, так и успешных дальневосточных модернизаций сдвига, который произошел в Южной Германии, в Ирландии и так далее, – что действуют социально-культурные факторы на экономику гораздо сильнее, чем принято было считать.
Вообще-то, можно предсказать, какие успешные специализации в странах связаны с какими поведенческими установками, потому что уже 50 лет работает система социометрии кросскультурного исследования… (И это показало)… какие существуют корреляции между устойчивостью массового производства в Германии и Японии, сервисной деятельности в Дании и Нидерландах, инновационного сектора в США, с какими характеристиками населения, с какими ценностями и поведенческими установками это связано.
Но мы-то тут при чем? Россия при чем? Вот эта картинка (тот самый слайд с пятью «портретами нации», продемонстрированный в актовом зале КФУ, – авт .) , такой сравнительный портрет стран – Китай, Германия, США, Россия и Япония, из которого видно (в общем, мы понимали и без этой картинки), что Россия – другая. Она, скажем, не может поставить себе такие задачи, как Китай, – создание массового дешевого производства, или такие, как Германия и Япония, – создание высокотехнологичного производства с повальным соблюдением сложных стандартов...
…Приведу один самый важный, яркий, пожалуй, факт, это социологи делали петербургские, микросоциологи очень хорошие из Центра независимых социологических исследований. В первичных материалах есть ответ американского менеджера: «Если вы хотите сделать одну уникальную вещь, закажите русским. Если хотите 10 одинаковых – заказывайте кому угодно, только не русским»…
Что из этого следует? А из этого следует, что при нынешней картинке, при том портрете, который мы имеем, что может получиться? Могут получиться штучные товары, уникальные производства, мелкие серии. Например, вполне возможно размещение опытных производств в России, хотя те же транснациональные компании говорят: «Второй завод мы будем строить в Китае, потому что обеспечение такого уровня соблюдения стандартов Россия дать не может».
Означает ли это, что не надо сейчас двигаться по пути реиндустриализации? Надо. Просто, на мой взгляд, это должно быть двухфазное движение. Первая фаза – действительно, опытные производства, креативные индустрии, малые инновационные предприятия, там, где это имеет более вероятный шанс. Это ниши мирового рынка, это не прорывные вещи.
На вторую фазу можно выходить тогда, когда сработает определенная образовательная политика. Я думаю, что школы – это ведь не только способ подготовить людей к определенным знаниям и техническим навыкам обучения физике, математике, это еще формирование ценностных поведенческих установок. Поэтому если мы соединим эти вещи, то через не очень большой промежуток времени, лет через 10, мы сможем выходить на следующую фазу реиндустриализации».
…К слову, Александр Аузан высказал вчера в КФУ свою точку зрения на многочисленные сетования о том, что Россия не пошла по пути Китая. Профессор уверен, что китайский вариант был бы смертелен(!) для России – слишком разные страны, слишком разная культура…
КОМУ ДЕЛАТЬ СТАВКУ НА ИННОВАЦИОННЫЙ СЕКТОР
Удивительным, но интересным фактом стало то, что все пять стран, прорвавшихся к успеху, имеют одну и ту же культурную динамику, отметил Аузан. А если смотреть на модернизацию экономики как на социокультурный процесс, тоже выясняются любопытные вещи. Укрепляется значение ценностей индивидуализма, происходит переход от традиционных ценностей к секулярно-рациональным, растет ценность самовыражения, снижается дистанция до власти… Помимо этого, для модернизировавшихся стран, как оказалось, характерна высокая долгосрочная ориентация…
Предложил Аузан для разных стран и сферы специализации, которые тоже определяются именно традиционной культурой. Так, высокая маскулинность и низкая дистанция по отношению к власти способствуют развитию массового производства, например, тяжелого оборудования или в химической промышленности. Там, где высокая феминность (традиционно приписываемые женщинам мягкость, готовность помочь, уступчивость…) и высокая терпимость, лучше всего будут развиваться сервисные виды деятельности и консалтинг. Ну, а индивидуализм и отсутствие страха перед неопределенностью позволяют сделать ставку на инновационный сектор…
«ЛОМОНОСОВ СОЗДАЛ В СОСЛОВНОЙ СТРАНЕ БЕССОСЛОВНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»
Далее, учитывая вузовскую аудиторию, Аузан говорил о необходимости развития образования, в том числе высшего. Пошутил насчет 1804 года – именно в этом году 5 (17) ноября император Александр I подписал Утвердительную грамоту и Устав Казанского университета. Так вот, 1804 год, оказывается, «записан» и в сердце профессора Аузана, – правда, по той причине, что именно тогда в российских университетах начали преподавать политическую экономику…
Естественно, лекция не обошлась без упоминания отца политической экономики Адама Смита. Но в ней нашлось место и для Михаила Ломоносова – знаменитого ученого-естествоиспытателя, энциклопедиста, химика, физика... Человека, имя которого носит сегодня самый известный вуз России – МГУ, откуда и приехал с лекцией Аузан. Он с гордостью напомнил, что «Ломоносов создал в сословной стране бессословный университет».
Говорил лектор и о том, что сегодня мы находимся в периоде кризиса университетов – их слишком много (перепроизводство!), и сегодня почти все выпускники школ поступают в вузы, а порой абитуриентов еще и не хватает... Александр Александрович затронул тему «плохих университетов», которые сегодня многие хотели бы закрыть. Об этом в обществе и вузовской среде идут эмоциональные дискуссии. Но у профессора свой взгляд на такие вузы, надо сказать, отличающийся от «гласа народа» и начальников разного уровня. Профессор сказал:
Эти «плохие университеты» производят из массы школьников средний класс, людей, которые имеют определенные поведенческие установки…
Он напомнил, что вообще-то социальные институты бывают разными – это и школа, и армия, и тюрьма… И, спровоцировав улыбки слушателей, поинтересовался:
- «Плохой университет» – он лучше, чем тюрьма?
Завершил лекцию московский гость слайдом, на котором были такие слова: «Те, кто хочет все и сразу, получают ничего и постепенно». И констатировал:
Выбор очевиден!
ЭТОТ КОСТЮМ НА ВАС НЕ СИДИТ…
Первый вопрос лектору задал ректор КФУ Гафуров – о рейтингах вузов и о том, нужны ли они?
Интерес ректора понятен – как писала газета «БИЗНЕС Online», Россия включилась в гонку за попадание своих ведущих университетов в топ-лист международных рейтингов, где пока что в гордом одиночестве находится лишь МГУ. Однако уже к 2020 году в первую сотню ведущих мировых вузов должны войти не менее пяти отечественных университетов, в том числе КФУ, который получил субсидии на повышение своей конкурентоспособности…
Как выяснилось (наверняка, бальзам на душу многим в университете!), и.о. декана МГУ Аузан к подобным рейтингам относится скептически. Они создавались, сказал он, для определенной цели и для определенного типа англо-саксонских частных университетов. И потому есть, скажем, германские и французские университеты, которые отказываются «рейтинговаться», ибо их главная цель – дать студентам образование, а не заниматься наукой, гоняясь за грантами и Нобелевскими премиями…
Аузан привел юмористический пример: западные рейтинги вузов – они как костюм, который не подходит к нашей фигуре… Профессор считает, что нам надо составлять свои российские рейтинги, отражающие особенности наших университетов…
«Я СТОРОННИК ВЛОЖЕНИЯ НЕ В БЫСТРЫЕ ДЕНЬГИ ДЛЯ НАСЕЛЕНИЯ, А В ИНФРАСТРУКТУРУ И В ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ КАПИТАЛ»
После лекции профессор задержался на несколько минут, чтобы ответить на вопросы о кризисе, и пообещал корреспондентам «БИЗНЕС Online» в ближайшие пять лет решить еще нерешенные проблемы с человеческим капиталом…
Александр Аузан – и.о. декана экономического факультета МГУ им. Ломоносова, доктор экономических наук, профессор:
В стране развиваются долгосрочные интересы, долгосрочное понимание жизни? В разных местах – в правительстве, в бизнесе и так далее. Если да, тогда станет можно верить каким-то вещам. Но пока многие не смотрят дальше года-двух – трудно верить решениям, которые принимаются на 5 - 10 лет, потому что известен принцип Ходжи Насреддина: за это время либо шах помрет, либо ишак помрет… Накопление доверия в принципе очень важно. Потому что есть исследования, которые показывают, что страна развивается тем лучше, чем больше накоплено доверия – друг к другу, к институтам к правительству… И предметом кризиса, прежде всего, является доверие. Потому что дефолт 1998 года, проведя девальвацию, которая была необходима, одновременно сжег те институты, которые строились, те ожидания, которые были… Поэтому, если говорить об антикризисных мерах, я сторонник вложения не в быстрые деньги для населения за счет будущего, а вложения, скажем, в инфраструктуру. Потому что даже при всей коррупционности, построенные дороги будут работать на будущее. И я за вложения в человеческий капитал, потому что будущий мир – это конкуренция за высококачественный человеческий капитал. А к человеческому капиталу относится и правительство, и оппозиция. Вопрос в том, как мы оцениваем этот капитал. Потому что главный спор по поводу культурного капитала состоит в том, что если мы говорим, что это капитал, то надо понимать, где здесь издержки, где накопления, где отчуждаемость… Вот про культурный капитал – это пока не решенный вопрос. Обещаю, что решим в ближайшие пять лет!
ПОБОЛЬШЕ БЫ ТАКИХ ЛЕКЦИЙ
Корреспонденты «БИЗНЕС Online» поинтересовались мнением молодых слушателей, про которых во время своей лекции Аузан сказал, что это они лет через 20 будут определять судьбу нашей страны.
Диана Разяпова – студентка Института экономики и финансов КФУ:
Лекция была очень интересная, очень познавательная. Мы даже хотели задать вопрос, но не успели. Хотели спросить, почему происходит утечка мозгов из России? Профессор показал слайд, где был список российских ученых, которые эмигрировали. Хотелось бы узнать, почему такое происходит? Потому что у нас экономика не такая развитая? И как можно было бы избежать «утечки мозгов»? Я слушала Аузана в первый раз – сколько он знает!
Надежда Зайцева – студентка Института экономики и финансов КФУ:
Очень понравилась презентация… Большой объем информации. Учитывая, что мы студенты пятого курса, было интересно узнать о позиции, увидеть взгляд со стороны, тем более профессора, декана МГУ. Наверное, это позволит нам применять полученные новые знания в своей будущей жизни. Впечатления хорошие, побольше бы таких лекций...
| Справка Александр Аузан – заведующий кафедрой прикладной институциональной экономики экономического факультета МГУ им. Ломоносова. Родился в 1954 году в Норильске. Окончил экономический факультет МГУ им. Ломоносова (1979). Доктор экономических наук (1991), профессор (1993). Преподавал с 1977 года в Экономико-математической школе (ЭМШ) при экономическом факультете МГУ, был директором ЭМШ. С 1983 года – преподаватель кафедры политической экономии экономического факультета МГУ им. Ломоносова. С 2002 года – заведующий кафедрой прикладной институциональной экономики экономического факультета МГУ им. Ломоносова. |
