С 1514 года Мартин Лютер (1483-1546) был проповедником в городской церкви Виттенберга. Среди прихожан он пользовался популярностью за свое завидное красноречие. Он часто сидел в своем кабинете, погружённый в чтение Библии. Лютер надеялся, что Священное Писание поможет ему прояснить, в каких отношениях друг с другом пребывают человек и бог. Для римской Церкви эти отношения были абсолютно ясны: бог обращается к человеку через Папу Римского и далее, в соответствии с церковной иерархией, через епископов и священников, назначенных святым отцом. Тем самым римская Церковь наделяла себя монопольным правом на толкование Библии. Более того, Ватикан оставлял за собой и право наказывать тех, кто, по его мнению, нарушал библейские нормы.
95 тезисов – критика внутрицерковных злоупотреблений
Мартин Лютер по-новому истолковал Евангелия Нового Завета, предложив совсем иную христианскую парадигму. Он полагал, что никакого "апостольского посредничества" в отношениях между богом и человеком быть не может. Лютер считал, что источником веры может быть исключительно Библия, то есть отдавал первенство Священному Писанию перед Священным Преданием.
Далее Лютер утверждал, что спасение для вечной жизни возможно лишь по божьей милости, высшим выражением которой была спасительная миссия Христа. Причём эта божья благодать является даром, который нельзя заслужить никакими делами и поступками. Наконец, Лютер был уверен, что главной предпосылкой для спасения является искренняя вера во Христа, которая сама по себе тоже является даром божьим. Человек, однако, обладает свободной волей и потому может отвергнуть этот дар.
А началась вся эта "реформация" в результате того, что во всей Европе махровым цветом расцвела торговля индульгенциями. Вырученные деньги должны были пойти якобы на строительство нового собора в Риме и на поддержание роскошной жизни Папы Римского Льва Х (1475-1521), который всегда нуждался в деньгах.
Составляя свои знаменитые 95 тезисов в кабинете в Виттенберге, Лютер собирался, собственно, лишь способствовать искоренению злоупотреблений внутри Церкви. У него и в мыслях не было вступать в конфликт с Папой Римским, и уж тем более - учреждать собственную Церковь. Именно поэтому записанные 31 октября 1517 года тезисы он не прибил к воротам дворцовой церкви Виттенберга, как гласит предание, а разослал друзьям "для обсуждения". Тогда он был еще не революционером, а простым монахом, озаботившимся спасением душ своих прихожан. Реакция на тезисы, очень быстро получившие широкую известность, превратила обыкновенного монаха, пытавшегося противостоять злоупотреблениям в Церкви, в революционера, взбудоражившего средневековый мир настолько, что это повлияло на всю дальнейшую судьбу Европы.
Государственная опала - Лютер не отказывается от своих тезисов
Лютер сжигает папскую буллу
Папа Римский Лев Х прилагал все усилия, призывая непокорного монаха к порядку. Он предавал Мартина Лютера анафеме, отлучил его от Церкви и даже добился осуждения Вормсским рейхстагом в апреле 1521 года – всё напрасно. В Вормсе Лютер не отказался от своих тезисов. В результате рейхстаг принял свой "Вормсский эдикт", подвергавший Лютера государственной опале, то есть ставивший его вне закона.
Спасаясь бегством от инквизиции, Лютер мог рассчитывать не только на помощь сочувствовавшего ему населения, но и на поддержку со стороны курфюрста Фридриха III Саксонского (1463-1525), не зря прозванного "Мудрым". По его распоряжению, Лютера должны были укрыть - но так, чтобы даже сам курфюрст не знал, где пребывает мятежный богослов. Так Лютер под именем "юнкера Йорга" оказался в Вартбурге, где занялся переводом Нового Завета на немецкий язык.
Учение Лютера очень быстро распространялось по всему европейскому континенту. Но и конфликт с католической церковью, как теперь стала называться папская Церковь с центром в Ватикане, приобретал все более кровавый характер. Обе стороны начали вооружаться. В итоге этот религиозный конфликт вылился в Тридцатилетнюю войну (1618-1648), по завершении которой в Германии, а затем и других европейских странах, католическая и лютеранская доктрины были признаны равноправными.
С началом реформационного движения связано выступление Лютера 31 октября 1517 г. с 95 тезисами против индульгенций.
Родившийся в 1483 г. в городе Эйслебене (Саксония) Мартин Лютер вырос в бюргерской среде в обстановке нараставшей в немецких городах оппозиции против католического духовенства.
Будучи студентом Эрфуртского университета, Лютер близко познакомился с членами кружка радикальных гуманистов, под влиянием которых он одно время находился.
Проникнутый настроениями оппозиционного бюргерства, Лютер вопреки учению католической церкви старался показать, что человек и его светская жизнь не должны рассматриваться как греховные в своей основе и лишённые всякого положительного морально-религиозного содержания.
Лютер провозгласил, что церковь и духовенство не являются посредниками между человеком и богом. Он объявил ложными претензии папской церкви на то что она может давать людям посредством таинств «отпущен и о грехов» и «спасение души» в силу особых свойств, которыми она якобы наделена.
Основное положение выдвинутое Лютером, гласит, что человек достигает «спасения» (или «оправдания») не через церковь и её обряды, а при помощи «веры», даруемой ему непосредственно богом.
Смысл этого положения заключается не только в непризнании претензий духовенства на господствующее положение в мире, но и в том, что, объявив «веру» человека единственным средством его общения с богом, Лютер вместе с тем утверждал, что и мирская жизнь человека и весь мирской порядок, который обеспечивает человеку возможность отдаваться «вере», составляет важный момент христианской религии.
Тем самым он выразил общее стремление бюргерства избавиться от политического и идеологического засилья папской церкви и католического духовенства, придать значение и силу религиозного авторитета мирским учреждениям и светскому государству.
С утверждением, что «вера» является единственным средством спасения души, Лютер связывал другое положение о восстановлении авторитета «священного писания» вместо католического авторитета «священного предания», т. е. авторитета папских декретов, посланий, постановлений церковных соборов и т. д.
Положение Лютера об «оправдании верой», содержавшееся уже в 95 тезисах и развитое им в других его ранних произведениях, могло бы стать в обстановке того времени идеологическим оружием бюргерства в борьбе за утверждение новых начал политического устройства.
Однако в лютеровском реформационном учении нашла своё отражение и классовая ограниченность немецкого бюргерства. Лютер не развивал своего учения в том направлении, которое позволило бы сделать вывод о необходимости изменения существовавших порядков в обществе.
Любое политическое устройство представлялось Мартину Лютеру необходимым моментом христианской религии: он считал недопустимым всякое революционное выступление против существующего порядка.
Следовательно, бюргерский реформатор фактически лишь давал феодальному строю новое религиозное обоснование Практически лютеровская реформация, отвергшая догмы и обряды в их католическом понимании, означала уменьшение роди духовенства и провозглашение светских отношений - без их изменения по существу - основой внутренней религиозности христиан.
Маркс обратил внимание на то, что провозглашённая Лютером внутренняя религиозность так же предназначена для порабощения народа, как и отвергнутая им внешняя религиозность католической церкви. «Лютер - писал Маркс,- победил рабство по набожности только тем, что поставах,на его место рабство по убеждению. Он разбил веру в авторитет, восстановив авторитет веры. Он превратил попов в мирян, превратив мирян в попов. Он освободил человека от внешней религиозности, сделав религиозность внутренним миром человека. Он эмансипировал плоть от оков, наложив оковы на сердце человека». Таким образом, немецкое бюргерство, выступившее в лице Лютера против католической церкви, не решилось заявить о необходимости изменения самих общественных отношений.
И всё же тезисы Лютера оказали в напряжённой обстановке Германии, по словам Энгельса, «воспламеняющее действие, подобное удару молнии в бочку пороха*. Энгельс пишет, что в тезисах Лютера нашли себе на первых порах всеобъемлющее выражение и с поразительной быстротой объединились вокруг них «многообразные, взаимно перекрещивающиеся стремления рыцарей и бюргеров, крестьян и плебеев, домогавшихся суверенитета князей и низшего духовенства, тайных мистических сект и литературной - ученой и бурлеско-сатирической -оппозиции...» При этом разнообразные элементы оппозиции вкладывали в религиозные формулы Лютера свои собственные социальные требования.
Особенно это относится к народным массам, которые шли гораздо дальше самого Лютера в понимании тезисов и целей поднятого им реформационного движения и которые не вникали в схоластические топкости ограничительных толкований Лютера, содержавшиеся в тезисах и в других его богословских сочинениях. В тезисах они видели то, что хотели видеть сами, а не то, что имел в виду их автор. Реформация воспринималась в народных массах как требование не только преобразований в церковных делах, но и социального освобождения.
Поднявшееся в Германии широкое общественное движение не дало возможности римскому папе и высшему католическому духовенству быстро покончить с Лютером, как они того хотели. В обстановке этого движения Лютер занял в первое время твёрдую позицию по отношению к папской курии.
Он открыто признал, что в своём учении во многом следует Яну Гусу, и заявил публично на диспуте в Лейпциге в 1519 г., что знаменитый чешский реформатор был неправильно осуждён Констанцским собором и сожжён.
В пылу борьбы с папским Римом Лютер в 1520 г. обратился даже к тезисам учения чешских таборитов и требовал броситься «на кардиналов, пап и всю свору римского Содома» с оружием в руках и «обагрить руки их кровью».
В том же году Лютер сжёг публично папскую буллу, объявлявшую его отлучённым от церкви.
Занятая Лютером решительная позиция против папства поставила его в центр общенародного движения, имевшего исключительно важное политическое значение и являвшегося необходимым этапом в борьбе против униженного состояния раздробленной Германии
Пять десятков лет назад великий американец, под чьей символической сенью мы сегодня собрались, подписал Прокламацию об освобождении негров. Этот важный указ стал величественным маяком света надежды для миллионов черных рабов, опаленных пламенем испепеляющей несправедливости. Он стал радостным рассветом, завершившим долгую ночь пленения.
Но по прошествии ста лет мы вынуждены признать трагический факт, что негр все еще не свободен. Спустя сто лет жизнь негра, к сожалению, по-прежнему калечится кандалами сегрегации и оковами дискриминации. Спустя сто лет негр живет на пустынном острове бедности посреди огромного океана материального процветания. Спустя сто лет негр по-прежнему томится на задворках американского общества и оказывается в ссылке на своей собственной земле. Вот мы и пришли сегодня сюда, чтобы подчеркнуть драматизм плачевной ситуации.
В каком-то смысле мы прибыли в столицу нашего государства, чтобы получить наличные по чеку. Когда архитекторы нашей республики писали прекрасные слова Конституции и Декларации независимости, они подписывали тем самым вексель, который предстояло унаследовать каждому американцу. Согласно этому векселю, всем людям гарантировались неотъемлемые права на жизнь, свободу и стремление к счастью.
Сегодня стало очевидным, что Америка оказалась не в состоянии выплатить по этому векселю то, что положено ее цветным гражданам. Вместо того чтобы выплатить этот святой долг, Америка выдала негритянскому народу фальшивый чек, который вернулся с пометкой «нехватка средств». Но мы отказываемся верить, что банк справедливости обанкротился. Мы отказываемся верить, что в огромных хранилищах возможностей нашего государства недостает средств. И мы пришли, чтобы получить по этому чеку — чеку, по которому нам будут выданы сокровища свободы и гарантии справедливости. Мы прибыли сюда, в это священное место, также для того, чтобы напомнить Америке о настоятельном требовании сегодняшнего дня. Сейчас не время удовлетворяться умиротворяющими мерами или принимать успокоительное лекарство постепенных решений. Настало время выйти из темной долины сегрегации и вступить на залитый солнцем путь расовой справедливости. Настало время открыть двери возможностей всем Божьим детям. Настало время вывести нашу нацию из зыбучих песков расовой несправедливости к твердой скале братства.
Для нашего государства было бы смертельно опасным проигнорировать особую важность данного момента и недооценить решимость негров. Знойное лето законного недовольства негров не закончится, пока не настанет бодрящая осень свободы и равенства. 1963 год — это не конец, а начало. Тем, кто надеется, что негру нужно было выпустить пар и что теперь он успокоится, предстоит суровое пробуждение, если наша нация возвратится к привычной повседневности. До тех пор пока негру не будут предоставлены его гражданские права, Америке не видать ни безмятежности, ни покоя. Революционные бури будут продолжать сотрясать основы нашего государства до той поры, пока не настанет светлый день справедливости.
Но есть еще кое-что, что я должен сказать моему народу, стоящему на благодатном пороге у входа во дворец справедливости. В процессе завоевания при надлежащего нам по праву места мы не должны давать оснований для обвинений в неблаговидных поступках. Давайте не будем стремиться утолить нашу жажду свободы, вкушая из чаши горечи и ненависти.
Мы должны всегда вести нашу борьбу с благородных позиций достоинства и дисциплины. Мы не должны позволить, чтобы наш созидательный протест выродился в физическое насилие. Мы должны стремиться достичь величественных высот, отвечая на физическую силу силой духа. Замечательная воинственность, которая овладела негритянским обществом, не должна привести нас к недоверию со стороны всех белых людей, поскольку многие из наших белых братьев осознали, о чем свидетельствует их присутствие здесь сегодня, что их судьба тесно связана с нашей судьбой и их свобода неизбежно связана с нашей свободой. Мы не можем идти в одиночестве.
И начав движение, мы должны поклясться, что будем идти вперед.
Мы не можем повернуть назад. Есть такие, которые спрашивают тех, кто предан делу защиты гражданских прав: «Когда вы успокоитесь?» Мы никогда не успокоимся, пока наши тела, отяжелевшие от усталости, вызванной долгими путешествиями, не смогут получить ночлег в придорожных мотелях и городских гостиницах. Мы не успокоимся, пока основным видом передвижений негра остается переезд из маленького гетто в большое. Мы не успокоимся, пока негр в Миссисипи не может голосовать, а негр в
Нью-Йорке считает, что ему не за что голосовать. Нет, нет у нас оснований для успокоения, и мы никогда не успокоимся, пока справедливость не начнет струиться, подобно водам, а праведность не уподобится мощному потоку.
Я не забываю, что многие из вас прибыли сюда, пройдя через великие испытания и страдания. Некоторые из вас прибыли сюда прямиком из тесных тюремных камер. Некоторые из вас прибыли из районов, в которых за ваше стремление к свободе на вас обрушились бури преследований и штормы полицейской жестокости. Вы стали ветеранами созидательного страдания. Продолжайте работать, веруя в то, что незаслуженное страдание искупается.
Возвращайтесь в Миссисипи, возвращайтесь в Алабаму, возвращайтесь в Луизиану, возвращайтесь в трущобы и гетто наших северных городов, зная, что так или иначе эта ситуация может измениться и изменится. Давайте не будем страдать в долине отчаяния.
Я говорю вам сегодня, друзья мои, что, несмотря на трудности и разочарования, у меня есть мечта. Это мечта, глубоко укоренившаяся в Американской мечте.
у меня есть мечта, что настанет день, когда наша нация воспрянет и доживет до истинного смысла своего девиза: «Мы считаем самоочевидным, что все люди созданы равными».
у меня есть мечта, что на красных холмах Джорджии настанет день, когда сыновья бывших рабов и сыновья бывших рабовладельцев смогут усесться вместе за столом братства.
у меня есть мечта, что настанет день, когда даже штат Миссисипи, пустынный штат, изнемогающий от накала несправедливости и угнетения, будет превращен в оазис свободы и справедливости.
у меня есть мечта, что настанет день, когда четверо моих детей будут жить в стране, где о них будут судить не по цвету их кожи, а по тому, что они собой представляют.
у меня есть мечта сегодня.
У меня есть мечта, что настанет день, когда в штате Алабама, губернатор которого ныне заявляет о вмешательстве во внутренние дела штата и непризнании действия принятых конгрессом законов, будет создана ситуация, в которой маленькие черные мальчики и девочки смогут взяться за руки с маленькими белыми мальчиками и девочками и идти вместе, подобно братьям и сестрам.
У меня есть мечта сегодня.
У меня есть мечта, что настанет день, когда все низины поднимутся, все холмы и горы опустятся, неровные местности будут превращены в равнины, искривленные места станут прямыми, величие Господа предстанет перед нами и все смертные вместе удостоверятся в этом.
Такова наша надежда. Это вера, с которой я возврашаюсь на Юг.
С этой верой мы сможем вырубить камень надежды из горы отчаяния. С этой верой мы сможем превратить нестройные голоса нашего народа в прекрасную симфонию братства. С этой верой мы сможем вместе трудиться, вместе молиться, вместе бороться, вместе идти в тюрьмы, вместе защищать свободу, зная, что однажды мы будем свободными.
Это будет день, когда все Божьи дети смогут петь, вкладывая в эти слова новый смысл: «Страна моя, это Я тебя, сладкая земля свободы, это я тебя воспеваю. Земля, где умерли мои отцы, земля гордости пилигримов, пусть свобода звенит со всех горных склонов».
И если Америке предстоит стать великой страной, это должно произойти.
Пусть свобода звенит с вершин изумительных холмов Нью-Хэмпшира!
Пусть свобода звенит с могучих гор Нью-Йорка!
Пусть свобода звенит с высоких Аллегенских гор Пенсильвании!
Пусть свобода звенит с заснеженных Скалистых гор Колорадо!
Пусть свобода звенит с изогнутых горных вершин Калифорнии!
Пусть свобода звенит с горы Лукаут в Теннесси!
Пусть свобода звенит с каждого холма и каждого бугорка Миссисипи!
С каждого горного склона пусть звенит свобода!
Когда мы позволим свободе звенеть, когда мы позволим ей звенеть из каждого села и каждой деревушки, из каждого штата и каждого города, мы сможем ускорить наступление того дня, когда все Божьи дети, черные и белые, евреи и язычники, протестанты и католики, смогут взяться за руки и запеть слова старого негритянского духовного гимна: «Свободны наконец! Свободны наконец! Спасибо всемогущему Господу, мы свободны наконец!»
I am happy to join with you today in what will go down in history as the greatest demonstration for freedom in the history of our nation.
Five score years ago, a great American, in whose symbolic shadow we stand today, signed the Emancipation Proclamation. This momentous decree came as a great beacon light of hope to millions of Negro slaves who had been seared in the flames of withering injustice. It came as a joyous daybreak to end the long night of their captivity.
But one hundred years later, the Negro still is not free. One hundred years later, the life of the Negro is still sadly crippled by the manacles of segregation and the chains of discrimination. One hundred years later, the Negro lives on a lonely island of poverty in the midst of a vast ocean of material prosperity. One hundred years later, the Negro is still languished in the corners of American society and finds himself an exile in his own land. And so we’ve come here today to dramatize a shameful condition.
In a sense we’ve come to our nation’s capital to cash a check. When the architects of our republic wrote the magnificent words of the Constitution and the Declaration of Independence, they were signing a promissory note to which every American was to fall heir. This note was a promise that all men, yes, black men as well as white men, would be guaranteed the «unalienable Rights» of «Life, Liberty and the pursuit of Happiness.» It is obvious today that America has defaulted on this promissory note, insofar as her citizens of color are concerned. Instead of honoring this sacred obligation, America has given the Negro people a bad check, a check which has come back marked «insufficient funds.»
But we refuse to believe that the bank of justice is bankrupt. We refuse to believe that there are insufficient funds in the great vaults of opportunity of this nation. And so, we’ve come to cash this check, a check that will give us upon demand the riches of freedom and the security of justice.
We have also come to this hallowed spot to remind America of the fierce urgency of Now. This is no time to engage in the luxury of cooling off or to take the tranquilizing drug of gradualism. Now is the time to make real the promises of democracy. Now is the time to rise from the dark and desolate valley of segregation to the sunlit path of racial justice. Now is the time to lift our nation from the quicksands of racial injustice to the solid rock of brotherhood. Now is the time to make justice a reality for all of God’s children.
It would be fatal for the nation to overlook the urgency of the moment. This sweltering summer of the Negro’s legitimate discontent will not pass until there is an invigorating autumn of freedom and equality. Nineteen sixty-three is not an end, but a beginning. And those who hope that the Negro needed to blow off steam and will now be content will have a rude awakening if the nation returns to business as usual. And there will be neither rest nor tranquility in America until the Negro is granted his citizenship rights. The whirlwinds of revolt will continue to shake the foundations of our nation until the bright day of justice emerges.
But there is something that I must say to my people, who stand on the warm threshold which leads into the palace of justice: In the process of gaining our rightful place, we must not be guilty of wrongful deeds. Let us not seek to satisfy our thirst for freedom by drinking from the cup of bitterness and hatred. We must forever conduct our struggle on the high plane of dignity and discipline. We must not allow our creative protest to degenerate into physical violence. Again and again, we must rise to the majestic heights of meeting physical force with soul force.
The marvelous new militancy which has engulfed the Negro community must not lead us to a distrust of all white people, for many of our white brothers, as evidenced by their presence here today, have come to realize that their destiny is tied up with our destiny. And they have come to realize that their freedom is inextricably bound to our freedom.
We cannot walk alone.
And as we walk, we must make the pledge that we shall always march ahead.
We cannot turn back.
There are those who are asking the devotees of civil rights, «When will you be satisfied?» We can never be satisfied as long as the Negro is the victim of the unspeakable horrors of police brutality. We can never be satisfied as long as our bodies, heavy with the fatigue of travel, cannot gain lodging in the motels of the highways and the hotels of the cities. We cannot be satisfied as long as the negro’s basic mobility is from a smaller ghetto to a larger one. We can never be satisfied as long as our children are stripped of their self-hood and robbed of their dignity by signs stating: «For Whites Only.» We cannot be satisfied as long as a Negro in Mississippi cannot vote and a Negro in New York believes he has nothing for which to vote. No, no, we are not satisfied, and we will not be satisfied until «justice rolls down like waters, and righteousness like a mighty stream.»
I am not unmindful that some of you have come here out of great trials and tribulations. Some of you have come fresh from narrow jail cells. And some of you have come from areas where your quest — quest for freedom left you battered by the storms of persecution and staggered by the winds of police brutality. You have been the veterans of creative suffering. Continue to work with the faith that unearned suffering is redemptive. Go back to Mississippi, go back to Alabama, go back to South Carolina, go back to Georgia, go back to Louisiana, go back to the slums and ghettos of our northern cities, knowing that somehow this situation can and will be changed.
Let us not wallow in the valley of despair, I say to you today, my friends.
And so even though we face the difficulties of today and tomorrow, I still have a dream. It is a dream deeply rooted in the American dream.
I have a dream that one day this nation will rise up and live out the true meaning of its creed: «We hold these truths to be self-evident, that all men are created equal.»
I have a dream that one day on the red hills of Georgia, the sons of former slaves and the sons of former slave owners will be able to sit down together at the table of brotherhood.
I have a dream that one day even the state of Mississippi, a state sweltering with the heat of injustice, sweltering with the heat of oppression, will be transformed into an oasis of freedom and justice.
I have a dream that my four little children will one day live in a nation where they will not be judged by the color of their skin but by the content of their character.
I have a dream today!
I have a dream that one day, d o wn in Alabama, with its vicious racists, with its governor having his lips dripping with the words of «interposition» and «nullification» — one day right there in Alabama little black boys and black girls will be able to join hands with little white boys and white girls as sisters and brothers.
I have a dream today!
I have a dream that one day every valley shall be exalted, and every hill and mountain shall be made low, the rough places will be made plain, and the crooked places will be made straight; «and the glory of the Lord shall be revealed and all flesh shall see it together.»
This is our hope, and this is the faith that I go back to the South with.
With this faith, we will be able to hew out of the mountain of despair a stone of hope. With this faith, we will be able to transform the jangling discords of our nation into a beautiful symphony of brotherhood. With this faith, we will be able to work together, to pray together, to struggle together, to go to jail together, to stand up for freedom together, knowing that we will be free one day.
And this will be the day — this will be the day when all of God’s children will be able to sing with new meaning:
My country ’tis of thee, sweet land of liberty, of thee I sing.
Land where my fathers died, land of the Pilgrim’s pride,
From every mountainside, let freedom ring!
And if America is to be a great nation, this must become true.
And so let freedom ring from the prodigious hilltops of New Hampshire.
Let freedom ring from the mighty mountains of New York.
Let freedom ring from the heightening Alleghenies of Pennsylvania.
Let freedom ring from the snow-capped Rockies of Colorado.
Let freedom ring from the curvaceous slopes of California.
But not only that:
Let freedom ring from Stone Mountain of Georgia.
Let freedom ring from Lookout Mountain of Tennessee.
Let freedom ring from every hill and molehill of Mississippi.
From every mountainside, let freedom ring.
And when this happens, when we allow freedom ring, when we let it ring from every village and every hamlet, from every state and every city, we will be able to speed up that day when all of God’s children, black men and white men, Jews and Gentiles, Protestants and Catholics, will be able to join hands and sing in the words of the old Negro spiritual:
Free at last! Free at last!
Thank God Almighty, we are free at last!
Причины Реформации.
Реформация и контрреформация
С начала XVI в. началась Реформация (в переводе с латинского - преобразование). Это широкое общественное движение, характеризующееся отходом от католической церкви значительной части населения Европы. Учение католической Церкви перестало удовлетворять многих европейцев в условиях происходящих перемен. Католическая церковь служила опорой феодализма. Она учила, что мир и все, что в нем находится, созданы богом и не подлежат никакому изменению. Проповедовалась идея об исконной греховности человека; церковь же через спои таинства (Крещение, причащение и т.д.) может его спасти. Распространение гуманистических идей подрывало учение церкви. Людей раздражала роскошь духовенства, его жадность, что особенно проявлялось в продаже индульгенций. За деньги можно было купить «отпущение грехов». Правители многих стран были недовольны претензиями т-.
пап на верховную власть. Короли, купцы, предприниматели, дворяне мечтали получить богатства и земли церкви.
Начало Реформации было связано с выступлением профессора Виттенбергского университета в Германии Мартина Лютера в октябре 1517 г. с 95 тезисами против индульгенций. Вопреки учению католической церкви Лютер провозгласил, что церковь и духовенство не являются посредниками между Богом и человеком. Он объявил ложными претензии католической церкви на то, что она может отпускать грехи с помощью таинств в силу особых полномочий от Бога. Основное положение в проповеди Лютера гласило, что человек достигает спасения души не через церковные обряды, а с помощью сноси веры. Источником религиозной истины, по мнению Лютера, является Священное Писание. Роль церкви и духовенства должна сводиться только к разъяснению его текстов. Богослужение должно проводиться на понятном народу языке, а не на латыни. Лютер перевел Библию на немецкий язык.
Поднявшееся в Германии широкое движение в поддержку Лютера не позволило католическому духовенству быстро покончить с его умением. Лютеранство приняли многие горожане, крестьяне, дворяне и правители ряда германских государств. Лютер призывал действовать против папского Рима не только словом, но и с помощью оружия.
В ходе Реформации от католической церкви отделились различные направления в христианстве, общее название которых - протестантизм. Протестантами впервые стали называть германских правителей, подписавших в 1529 г. на имперском сейме (собрании князей Священной Римской империи) «Протестацию». Они протестовали против решения большинства сейма об ограничении распространения лютеранства в Германии.
«У меня есть мечта» («Я мечтаю», «I have a dream») - название самой известной речи Мартина Лютера Кинга. Мартин Лютер Кинг произнес эту речь около полувека назад 28 августа 1963 года со ступеней Мемориала Линкольна во время Марша на Вашингтон за рабочие места и свободу. В этом выступлении Кинг на весь мир провозгласил свое видение будущего Соединенных Штатов Америки, где белое и черное население могли бы сосуществовать как равноправные граждане своей страны.
Смотреть видео
«I have a dream»
на английском языке
Смотреть видео
«У меня есть мечта»
на русском языке
Речь Мартина Лютера Кинга «У меня есть мечта» и по настоящее время является общепризнанным шедевром ораторского мастерства. Наверное, многие знаменитые политики не раз пересматривали ее, шлифуя свои риторические навыки.
Давайте и мы рассмотрим эту знаменитую речь с точки зрения использования Мартином Лютером Кингом специальных ораторских приемов , оформляющих тезисы его речи, превращающих его выступление в мощнейшее агитационное оружие.
Стиль и формат. Мартин Лютер Кинг, являясь баптистским священником, произнес настоящую речь-проповедь. Конечно, это не была проповедь в чистом виде, но выступление прошло именно в религиозном формате, на тот момент столь близком для 300 тысяч американцев, стоявших у подножья монумента Линкольну. Стилистика выступления в первую очередь продиктована отказом автора от стандартных политических лозунгов и обращением к такому личному рассказу о своей мечте.
Подготовка к выступлению. Стоит отметить, что речь эта не была спонтанной, к своему выступлению «У меня есть мечта» Мартин Лютер Кинг осознанно и очень серьезно. По ходу выступления автор изредка пользовался своими записями, которые помогли ему произнести великолепную эмоциональную речь, без оговорок и запинок. Его голос звучал настолько естественно и уверенно, что эта уверенность мгновенно передалась всем присутствующим. Без тщательной подготовки, произнести такую заразительную речь было бы просто невозможно.
Метафоры. «Мы сможем вырубить камень надежды из горы отчаяния», «мы сможем превратить нестройные голоса нашего народа в прекрасную симфонию братства». Метафоры сделали тезисы Кинга яснее, ярче, и смогли поистине придать его мыслям эмоциональные оттенки настоящей мечты, донести их до самых глубин сознания и сердец слушателей.
Цитаты. Речь Кинга изобилует аллюзиями на Ветхий и Новый Завет, Декларацию независимости США, Манифест об освобождении рабов и Конституцию Соединенных Штатов. Автор намеренно использует цитаты из тех источников, которые признаны, как среди его сторонников, так и среди противников, таким образом, адресуя свое выступление и тем, и другим, увеличивая свои шансы воздействия на слушателей.
Темп и паузы. Важнейшую роль в этой речи играет темп произнесения текста и логические паузы. Они выделяют каждую фразу речи, каждую законченную мысль. Основной темп речи плавный, с постепенной тенденцией к ускорению, усилению эмоциональной составляющей, которая подогревает толпу слушателей, срывая громкие овации и крики одобрения.
Аудитория. Вы, скорее всего, заметили на фоне выступления Кинга кивающие лица, которые отражают их доверие к оратору, настоящую веру в его идеи. Эти лица воздействуют на наше восприятие речи «I have a dream» подсознательно, используя человеческую склонность к конформизму, нежелание идти наперекор мнению большинства. Этот ораторский прием используется многими политиками, он и по сей день не потерял своей актуальности.
Цикличность речи. Речь Кинга нельзя назвать типичным последовательным изложением одной мысли. Обратите внимание на тот факт, что он не раз возвращается к определенным тезисам своего выступления. Общими местами являются неоднократные обращения оратора к своим товарищам из Колорадо, Миссисипи, Алабамы, которые перекликаются с идеями уже упомянутыми автором ранее, возвращают слушателей к этим мыслям, заставляют еще раз задуматься о главных для Кинга вещах.
Сама концепция речи построена так, что Мартин Лютер Кинг делится своей мечтой со своими товарищами. Он не заявляет, как должно быть и что следует делать, а говорит лишь о том, о чем мечтает. Тем не менее, форма изложения речи не умаляет силы воздействия его тезисов на аудиторию, ведь Кинг не просто декламирует, призывая к разуму, а затрагивает чувства слушателей и вселяет в их головы свои идеи, свою мечту. И эта мечта становится общей, и народ начинает верить в нее.
Кроме того, Мартин Лютер Кинг адресует свое выступление не только аудитории, собравшейся у Мемориала Линкольна, но и руководству страны, людям, принимающим важнейшие решения. Этим фактом продиктована особая логическая структура тезисов в речи оратора. Можно сказать, что некоторые высказывания и заявления Мартина Лютера Кинга в речи «I have a dream» были похожи на шантаж властей США: «Мы не успокоимся до тех пор, пока…», — говорит он, обращаясь и к своим товарищам, чтобы обозначить их чувство идентичности с протестным движением, с одной стороны, и обращаясь к своим противникам, чтобы вынудить их вступить в переговоры во избежание беспорядков, с другой стороны.
“I have a dream” – «У меня есть мечта»
“I say to you today, my friends, so even though we face the difficulties of today and tomorrow. I still have a dream. It is a dream deeply rooted in the American dream.” – “И хотя мы сталкиваемся с трудностями сегодня и будем сталкиваться с ними завтра, у меня всё же есть мечта. Эта мечта глубоко укоренена в американской мечте.”
“I have a dream that one day down in Alabama, with its vicious racists, with its governor having his lips dripping with the words of interposition and nullification; one day right down in Alabama little black boys and black girls will be able to join hands with little white boys and white girls as sisters and brothers.” – “Я мечтаю сегодня, что однажды в Алабаме с её злобными расистами и губернатором, с губ которого слетают слова о вмешательстве и аннулировании, в один прекрасный день, именно в Алабаме, маленькие чёрные мальчики и девочки возьмутся как сёстры и братья за руки с маленькими белыми мальчиками и девочками.”
