Рассказ открывается описанием порта. Голоса людей едва пробиваются сквозь шум пароходных винтов, звон якорных цепей и т.д.ъ
Появляется Гришка Челкаш, . . Челкаш ищет Мишку, с которым он вместе ворует. Один из сторожей сообщает ему, что Мишке отдавило ногу и его увезли в больницу. В бешеной сутолоке порта Челкаш чувствует себя уверенно. Он собирается, жалеет, что Мишка не сможет ему помочь. Челкаш встречает молодого парня, знакомится с ним, разговаривает по душам, входит к нему в доверие, представляется рыбаком (который, однако, ловит не рыбу). Парень, имя которого Гаврила, рассказывает, что ему нужны деньги, со своим хозяйством он не справляется, девушек с приданым за него не выдают, заработать он не может. Челкаш предлагает парню заработать, Гаврила соглашается. Челкаш приглашает Гаврилу пообедать, причем берет еду в долг, и Гаврила сразу преисполняется уважения к Чел кашу, . За обедом Челкаш опаивает Гаврилу, и парень оказывается полностью в его власти. Челкаш.
Ночью Челкаш и Гаврила на лодке отправляются. Следует описание моря и неба (психологический пейзаж: - об рблаках). ЧеЛкаш не сообщает Гавриле истинной цели их путешествия, хотя Гаврила, сидящий на веслах, уже догадывается, что они вышли в море вовсе не затем, чтобы ловить рыбу. Гаврила пугается и просит Челкаша отпустить его. Челкаша же только забавляет страх парня. Челкаш отбирает у Гаврилы паспорт, чтобы тот не удрал. Они пристают к стене, Челкаш исчезает и возвращается с чем-то. Гаврила поворачивает обратно, мечтая об одном: . Гаврила гребет очень осторожно, и им удается проскочить мимо охраны. Однако по воде шарит луч прожектора, Гаврила перепуган до полусмерти, но им снова удается скрыться. Гаврила уже отказывается от вознаграждения, Челкаш начинает парня: ведь по возвращении в родную деревню того ожидает прежняя унылая, беспросветная жизнь, сообщает, что за одну сегодняшнюю ночь он заработал полтысячи. Челкаш говорит, что если бы Гаврила работал с ним, то был бы первым богатеем на деревне. Челкаш даже расчувствовался и заговорил о крестьянской жизни.
Порт. Звон якорных цепей, грохот сцеплений вагонов, металлический вопль железных листов, падающих на камень мостовой. «Шум — подавлял, пыль, раздражая ноздри, — слепила глаза, зной — пек тело и изнурял его, и все кругом казалось напряженным, теряющим терпение, готовым разразиться какой-то грандиозной катастрофой, взрывом, за которым в освеженном им воздухе будет дышаться свободно и легко… в городе, на море, в небе станет тихо, ясно, славно…»
Появился Гришка Челкаш, когда грузчики усаживались обедать. Это был «старый травленый волк, хорошо знакомый гаванскому люду, заядлый пьяница и ловкий, смелый вор. Он был бос, в старых, вытертых плисовых штанах, без шапки, в грязной ситцевой рубахе с разорванным воротом». Было видно, что он только что проснулся. Он медленно шел, высматривая кого-то среди грузчиков. Чел каш сразу обращал на себя внимание сходством со степным ястребом своей хищной худобой и этой прицеливающейся походкой, напоминающей лет хищной птицы. Он перекинулся парой слов со знакомыми грузчиками. Сторож попытался не пропустить его. Челкаш цепко схватил его за руку и спросил о своем напарнике Мишке. Сторож рассказал, что Мишке отдавило ногу чугунной плитой. Дерзко поговорив со сторожем, Челкаш пошел дальше, размышляя о том, как ему справиться с делом без помощника.
Он увидел молодого парня, сидящего на мостовой, прислонясь спиной к тумбочке. Парень был широкоплеч, коренаст, с загорелым и обветренным лицом. Его голубые глаза добродушно смотрели на Челкаша. Гришка заговорил с ним. Парень рассказал, что нанимался косить, но получил гроши. О себе Челкаш сказал, что он рыбак, но в море ловит не рыбу. Парень стал рассказывать о своей жизни в деревне. Его отец умер, земли мало, мать — старуха. Он хотел бы жениться на дочери зажиточного крестьянина, но тот не разрешил им жить своим домом, а в зятья парень идти не хотел. Вот он и отправился в батраки.
Пошутив с парнем и немного подумав, Челкаш предложил ему поработать с ним этой ночью. Крестьянин заговорил о деньгах, но Челкаш сказал, что деньги будут по работе. Он повел парня в трактир. Там он заказал им хороший обед, коротко бросив трактирщику: «В долг все!» Тот молча кивнул головой. Гаврила понял, что его хозяин здесь известен и пользуется доверием. Оставив Гаврилу одного, Челкаш ушел. В этом полутемном трактире с жуликоватой публикой Гавриле стало жутко. Пришел Челкаш, они стали есть и пить. После трех рюмок Гаврила опьянел. Гаврила скоро сильно напился. Челкаш «смотрел на него пристально, зорко и задумчиво. Он видел перед собой человека, жизнь которого попала в его волчьи лапы… Он мог разломать ее, как игральную карту, и мог помочь ей установиться в прочные крестьянские рамки… он думал о том, что этот парень никогда не изопьет такой чаши, которую судьба дала испить ему… И он завидовал и сожалел об этой молодой жизни… и даже огорчался за нее, представляя, что она может еще раз попасть в такие руки, как его…» В конце его чувства слились в нечто отеческое и хозяйственное: малого было жалко и он был нужен.
Ночью они вышли в море. Небо было в тучах, облака медленно ползли. Что-то роковое было в этом медленном движении бездушных масс. Чел кашу хорошо было в море, а Гаврила боялся. Гаврила спросил, где снасть. Чел- каш ему грубо приказал молча грести. Вдруг их окликнули. Челкаш приказал Гавриле молчать и грести еще тише. Их окликнули второй раз, но на этот раз голос был дальше. Челкаш сказал, что Гавриле повезло, потому что если бы за ними погнались, то он сразу отправил бы его к рыбам. Тот просил его отпустить, тихо плакал, но греб сильно и отчаянно. Они проплыли мимо корпусов кораблей. Челкаш приказал остановиться у гавани. Чтобы Гаврила не уплыл без него, Челкаш забрал у него узелок с паспортом. Он ушел и приказал ждать. Страх сковал Гаврилу. Появился Челкаш и передал Гавриле два больших тюка. Они отплыли. Гаврила хотел только одного: скорей кончить эту проклятую работу и бежать от этого человека, пока он не убил его и не отправил в тюрьму. Челкаш сказал, что им осталось миновать только одни ворота. Он приказал грести тише. Гаврила в любой момент ждал окрика: «Стой, воры!» Он хотел позвать людей на помощь себе. Вдруг прожектор стал скользить по морю. Гаврила перепугался еще больше и упал на дно лодки. Челкаш толкнул его ногой и тихо сказал, что это таможенный прожектор, нужно скорее уходить отсюда, пока их не осветили. Гаврила опять принялся сильно грести.
Пройдя опасное место, Челкаш посадил Гаврилу за руль, чтобы тот немного отдохнул, а сам стал грести. Он заговорил о том, что они сегодня хорошо заработали.
На эти деньги Гаврила сможет купить себе лошадь, корову, овец… Челкаш нарочно завел речь о деревне, чтобы ободрить немного Гаврилу. Он стал рассказывать о себе. Он ценил в крестьянской жизни свободу, то, что человек может требовать уважения к себе. Гаврила согласился с ним, сказал, что человек ничто без земли. Это отрезвило Челкаша. Он опять пересадил Гаврилу на весла. Воспоминания о детстве и юности, проведенных в деревне, захлестнули Челкаша.
Ворованное они сдали каким-то матросам на судне. Деньги им обещали утром.
Утром Челкаш разбудил Гаврилу, одетый в длинные сапоги, кожаные штаны. Они поплыли на берег. Челкаш показал Гавриле вырученные деньги. Тот жадными глазами смотрел на бумажки. Челкаш предложил Гавриле его деньги. Гаврила дрожащими руками спрятал деньги и опустил глаза. Челкаш увидел, что Гаврила жаден. «Нехорошо… Впрочем, что ж?.. Крестьянин…» — задумчиво сказал Челкаш. Гаврила ответил, что с деньгами можно очень много сделать, и стал говорить о своей жизни в деревне с деньгами. Лодка уткнулась в песок. На лице Челкаша была улыбка человека, задумавшего нечто весьма приятное для Гаврилы. Он видел, что Гаврила очень возбужден. Челкаш спросил, в чем дело. Гаврила бросился к ногам Челкаша и стал просить его отдать ему деньги, ведь Челкаш заработал их только за одну ночь. Гаврила обещал всю жизнь молиться за него. Челкаш оттолкнул Гаврилу и бросил ему бумажки: «На! Жри…» Он сказал, что сам хотел их отдать Гавриле: «Разве можно из-за денег так истязать себя? Дурак! Жадные черти!.. Себя не помнят… За пятак себя продаете!» Гаврила радостно спрятал деньги за пазуху. Челкаш смотрел на него и чувствовал, что он — вор, гуляка — никогда не будет таким жадным, низким, не помнящим себя. Эта мысль наполняла его ощущением свободы.
Гаврила признался, что хот^л убить Челкаша, понимая, что того никто не хватится, а деньги забрать себе. Услышав это, Чел каш схватил Гаврилу за горло и отнял деньги. Прямой, сухой, хищный, он повернулся к Гавриле спиной и пошел прочь. Гаврила кошкой вскочил на ноги и бросил в Челкаша камень. Он попал в голову. Челкаш упал, попробовал встать и опять вытянулся как струна. Гаврила бросился бежать.
Начался дождь. Долго ничего не было видно, кроме дождя и длинного человека, лежащего на песке у моря. Но вот опять появился бегущий Гаврила. Он встал перед Челкашом на колени и стал ворочать его. Его рука была вся в крови. Челкаш очнулся. Гаврила стал просить простить его: «Сними грех с души!.. Родной! Прости!» Челкаш, прогоняя Гаврилу, плюнул ему в глаза. Тот опять стал просить прощения. Челкаш вытащил деньги, оставив себе одну бумажку, и отдал их Гавриле. Гаврила ответил, что не возьмет, пока Челкаш его не простит. «Врешь, возьмешь, гнус!.. — уверенно сказал Челкаш. — Не стыдись, что человека чуть не убил! За таких людей, как я, никто не взыщет. Еще спасибо скажут, как узнают. На, бери!» Гаврила увидел, что Челкаш смеется, и ему стало легче. Гаврила взял деньги. Он опять просил простить его. «Ничего!» — холодно ответил Челкаш и ушел, пошатываясь. Гаврила смотрел ему вслед, потом снял картуз, перекрестился, спрятал за пазуху деньги и широкими, твердыми шагами пошел в противоположную сторону.
«Челкаш» является Гришка Челкаш, старый травленый волк, заядлый пьяница и ловкий, смелый вор и контрабандист в одном из южных черноморских портов. Босой, в старых вытертых плисовых штанах, в грязной ситцевой рубахе, с разорванным воротом, открывавшим его подвижные, угловатые, сухие кости, обтянутые коричневой кожей, длинный, костлявый, немного сутулый, он сразу обращал на себя внимание своим сходством со степным ястребом, своей хищной худобой и прицеливающеюся походкой, такой же плавной и покойной с виду, но внутренне возбужденной, зоркой, как полет злой, нервной птицы, которую он напоминал.
По сюжету рассказа Горького, Челкашу предстояла ночью очень выгодная контрабандная кража, как вдруг товарищ его, Мишка, сломал себе ногу, а одному Челкашу трудно было справиться с делом, и он бесцеремонно завербовал себе первого встречного на улице, деревенского парня Гаврилу, пробиравшегося домой с летних заработков. Парень был широкоплеч, коренаст, рус, с загорелым, обветренным лицом и с большими голубыми глазами, смотревшими доверчиво-добродушно. Отец у него умер, осталась на руках мать-старуха; земля была вся истощена, и решился он идти в зятья в хороший дом, надеясь, что тесть выделит дочку. Но тесть не захотел выделить земли дочери; приходилось Гавриле годы быть у него батраком. Надумал он пойти на Кубань рублей двести сработать там и встать на ноги при помощи их; но и это не выгорело. Цены за покос на Кубани были сбиты вследствие избытка пришлых рабочих, и пришлось Гавриле возвращаться домой почти с пустыми руками.
Вот его-то, случайно встретив на улице, нанял Челкаш себе в помощники. Они поехали на лодке с целью кражи тюков с шелком. Гаврила греб, а Челкаш сидел на руле. Путешествие было полно опасностей на каждом шагу. Гаврила умолял, чтобы Челкаш высадил его на берег. Челкаш издевался над его трусостью, но в то же время простые мужицкие речи Гаврилы о деревенской жизни привели сердце его в крайнее умиление. Горький описывает, как перед Челкашом воскресли картинки далекого прошлого, он вспоминал себя ребенком, вспомнил отца, мать, видел себя женихом и видел жену – черноглазую Анфису, и пр., и пр. Челкаш чувствовал себя овеянным ласковой струей примиряющего воздуха родной страны, донесшегося до его слуха, и ласковые слова матери, и солидные речи исконного мужика-отца, и много забытых звуков, и много сочного запаха матушки-земли, только что оттаявшей, только что вспаханной и только что покрытой изумрудным шелком озими... И он чувствовал себя сбитым, упавшим, жалким и одиноким, вырванным и выброшенным навсегда из того порядка жизни, в котором выработалась та кровь, что течет в его жилах.
Эти чувства так умилили Челкаша, что когда дело их увенчалось успехом, – Челкаш выкрал несколько тюков шелку и в ту же ночь продал их за пятьсот сорок рублей, – он отдал все их Гавриле, когда тот при прощании с ним на берегу моря бросился ему в ноги и просил его осчастливить, уделивши ему хоть двести рублей из вырученных денег. Каково же было и удивление, и негодование Челкаша, когда Гаврила тут же сознался ему, что при возвращении он боролся с мыслью убить Челкаша ударом весла, ограбить и выкинуть за борт лодки. – Кто, мол, его хватится? И найдут – не станут допытываться: как, да кто убил, да и не такой человек, чтобы из-за него шум подымать; не нужный он на земле!.. Кому за него встать!
Тогда между ними завязалась смертельная борьба. Челкаш бросился на Гаврилу и отнял у него деньги. Гаврила же кинул вслед ему камень, сильно ранил его в голову и оглушил до беспамятства, но сам, по своему крестьянскому добродушию, ужаснулся своему поступку, и, когда Челкаш очнулся, начал валяться у него в ногах, прося прощения. Челкаш обозвал его гнусом, заметив, что и блудить-то он не умеет и, с усилием подняв его голову за волосы, сунул ему деньги в лицо. «Бери, бери, – сказал он при этом. – Недаром работал, чай, бери, не бойсь! Не стыдись, что человека чуть не убил! За таких людей, как я, никто не взыщет. Еще спасибо скажут, как узнают. На, бери; никто ничего не узнает о твоем деле, а награды оно стоит. Ну, вот!»
Челкаш пошел, пошатываясь и все поддерживая голову ладонью левой руки, а правой подергивая свой бурый ус. Гаврила же снял свой мокрый от дождя картуз, перекрестился, посмотрел на деньги, зажатые в ладони, свободно и глубоко вздохнул, спрятал их за пазуху и широкими твердыми шагами пошел берегом в сторону, противоположную той, где скрылся Челкаш.
Раб «общественной тенденции» своего творчества, Горький всячески старался изобразить в «Челкаше» моральное превосходство городского люмпена-босяка над крестьянином. Несмотря на явно неправдоподобное великодушие уголовника Челкаша, несмотря на то, что трудовой деревенский житель Гаврила показан здесь предателем, полуидиотом, почти недочеловеком, левая русская интеллигенция встретила рассказ Горького бурей восторженных рукоплесканий. Его дух целиком соответствовал «пролетарским» идеям марксистов , вошедшим в моду у русских левых вместо «крестьянского» народничества как раз в середине – второй половине 1890-х годов.
«Челкаш» - является первым произведением Горького, которое было напечатано в журнале «Русское богатство» в 1895 году. Само произведение было написано в августе 1894 года в Нижнем Новгороде. Главные герои представляют полную противоположность друг другу.
Первый это Гришка Челкаш-его автор относит к категории босяков, он пьяница и вор, но в то же время есть то,что выделяет этого героя среди толпы таких как он, автор часто сравнивал его с ястребом, его худоба,особая походка и хищный взгляд отличали его от остального народа.Этот герой живет воровством, его главной добычей являются судна, которые он обчищает и затем распродает. Судя по всему такая жизнь не смущает Челкаша, он тешиться своей властью, свободой, ему нравится риск и то,что он может делать то,что только вздумается.
Второй герой это Гаврила,на первый взгляд казалось, что будет что-то схожее между ними, ведь они оба из деревни и оба одинакового статуса, но на самом деле разница в этих двух героях присутствует и не малая. Гаврила молодой и сильный парень, мечтающий об благополучии в жизни, но дух его слаб и жалок. Они вместе с Григорием выходят на дело,и тут сразу перед нами предстают два разных персонажа, слабохарактерный и трусливый Гаврила и мощный Челкаш.
Главной мыслью произведения можно выделить борьбу за свободу и равенство, автор пытается донести, что босяки имеют свои ценности,мысли и чувства и в какой-то степени они даже чище и разумней чем людей более высших по статусу. Проблемой Челкаша как человека является та бесполезность идей, к которым он стремился, этим и платит за свою свободу.
Рассказ начинается с утра в порту, описание происходящего вокруг, люди заняты каждый своим делом, стоит шум, работа кипит полным ходом.
Все это продолжается до обеда, как только часы показали двенадцать всё утихло. В это время в порту появляется главный герой-Челкаш, автор описывает его как пьяницу, вора, худощавого старого человека, смелого и потрепанного жизнью, часто сравнивая его с ястребом. Он пришел с целью найти своего друга и напарника Мишу, но как оказывается, но попал в больницу из-за сломанной ноги. Это расстраивает героя, ведь на сегодня намечалось прибыльное дело, на которое ему необходим напарник. Теперь целью Челкаша было найти человека, который бы ему помог, и он стал выискивать из прохожих подходящего человека. И тут его внимание привлек парень, на вид очень наивный и простой. Григорий знакомится с парней, представляясь, что он рыбак.
Парня зовут Гаврила,он вернулся с Кубани с очень малым заработком, и сейчас как раз ищет работу. Сам Гаврила мечтает о свободной жизни, но считает что таковой у него не будет, т.к сам он остался с одной матерью, отец его умер, и остался маленький кусок земли. Конечно же его хотели взять в зятья богатые люди, но тогда пришлось бы ему работать всю жизнь на тестя. Вообще Гаврила мечтает хотя бы о 150 рублях, считая, что это поможет ему создать успешную жизнь, построить дом и жениться.
Челкаш в свою очередь выслушал историю парня и предложил заработать на рыбалке, но такое предложение показалось для Гаврилы подозрительным, ведь сам вид Григория не давал повод ему доверять, и поэтому Челкаш получил порцию недоверия и презрения от парня. Но вор возмущен от того, что подумал про него этот молодой человек, ведь какое право имеет он осуждать других людей. В конечном итоге любовь к деньгам в душе Гаврилы и предложение о легком заработке заставило его принять решение в сторону вора.
Ничего не подозревая и думая, что он идет на рыбалку парень отправляется с Челкашом сначала в кабак, чтобы "обмыть" договор, этот кабак полон очень странных людей. Вор чувствует полную власть над парнем, понимая что жизнь зависит сейчас от него, ведь именно он либо поможет парню либо всё разрушит в крах, но всё же он полон желания помочь молодому.
Дождавшись ночи они вышли на работу. Челкаш ценил и восхищался морем, а Гаврила наоборот боялся темноты, ему все казалось очень страшным.
Парень поинтересовался где же снасть, ведь они пришли на рыбалку,но вместо ответа получил в свою сторону крики. И тут он осознал, что это будет вовсе не рыбалка, испуг и неизвестность захватили парня, он пытался просить Челкаша чтобы тот отпустил его, но тот в ответ только пригрозил и приказал грести дальше.
Вскоре они добрались до цели, Челкаш забрал весла и паспорт и пошел за товаром. Гаврила пытался успокоить себя, тем что это скоро закончиться,нужно перетерпеть и делать то, что говорит вор. Далее они шли через "кордоны" , Гаврила пытался позвать на помощь, но испугался. Челкаш обещал ему достойно заплатить и это дало парню повод подумать о будущей шикарной жизни. Наконец они добрались до берега и лягли спать. Утром Челкаша было не узнать, у него была новая одежда и пачка денег, из которой он выделил пару купюр парню.
Все это время Гаврила размышлял как получить все деньги себе, в итоге он попытался повалить вора и забрать все деньги, но у него ничего не вышло, и в итоге он еще просил прощения за свое поведение. После этого случая дороги героев разошлись.
Главный герой-Алексей Алексеевич Иванов пробыл на войне четыре года и был демобилизован. С ним прощаются по всем законам, есть музыка, уважение и любовь со стороны сослуживцев, после чего он отправляется домой
Главный герой рассказа - беспробудный пьяница. Он издевается над животными, не жалеет свою жену, да и вообще ведёт себя неподобающим образом. Первой его серьезной жертвой, кроме заплаканной жены, становится его чёрный кот
Среди суеты и привычного шума Московского вокзала затянулась прощальная сцена трех молодых людей, которые с нетерпением ждали отправления поезда. Когда один из них – Аларин Александр Егорович оказался в вагоне, он старался не привлекать к себе внимания
Речь пойдет о простом сыне букиниста Даниэле, которому с рождения прививали любовь до книг. Однажды его папа отвел в одно место, которое считалось забытым и заброшенным – это библиотека.
По мнению Платона, государство возникает только потому, что человек является инвалидом, то есть не в состоянии сам удовлетворить свои потребности. Платон создаёт систему «уникального государства», которое состоит из трёх основных и важных категорий
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Максим Горький
Потемневшее от пыли голубое южное небо – мутно; жаркое солнце смотрит в зеленоватое море, точно сквозь тонкую серую вуаль. Оно почти не отражается в воде, рассекаемой ударами весел, пароходных винтов, острыми килями турецких фелюг и других судов, бороздящих по всем направлениям тесную гавань. Закованные в гранит волны моря подавлены громадными тяжестями, скользящими по их хребтам, бьются о борта судов, о берега, бьются и ропщут, вспененные, загрязненные разным хламом.
Звон якорных цепей, грохот сцеплений вагонов, подвозящих груз, металлический вопль железных листов, откуда-то падающих на камень мостовой, глухой стук дерева, дребезжание извозчичьих телег, свистки пароходов, то пронзительно резкие, то глухо ревущие, крики грузовиков, матросов и таможенных солдат – все эти звуки сливаются в оглушительную музыку трудового дня и, мятежно колыхаясь, стоят низко в небе над гаванью, – к ним вздымаются с земли всё новые и новые волны звуков – то глухие, рокочущие, они сурово сотрясают всё кругом, то резкие, гремящие, – рвут пыльный знойный воздух.
Гранит, железо, дерево, мостовая гавани, суда и люди – всё дышит мощными звуками страстного гимна Меркурию. Но голоса людей, еле слышные в нем, слабы и смешны. И сами люди, первоначально родившие этот шум, смешны и жалки: их фигурки, пыльные, оборванные, юркие, согнутые под тяжестью товаров, лежащих на их спинах, суетливо бегают то туда, то сюда в тучах пыли, в море зноя и звуков, они ничтожны по сравнению с окружающими их железными колоссами, грудами товаров, гремящими вагонами и всем, что они создали. Созданное ими поработило и обезличило их.
Стоя под парами, тяжелые гиганты-пароходы свистят, шипят, глубоко вздыхают, и в каждом звуке, рожденном ими, чудится насмешливая нота презрения к серым, пыльным фигурам людей, ползавших по их палубам, наполняя глубокие трюмы продуктами своего рабского труда. До слез смешны длинные вереницы грузчиков, несущих на плечах своих тысячи пудов хлеба в железные животы судов для того, чтобы заработать несколько фунтов того же хлеба для своего желудка. Рваные, потные, отупевшие от усталости, шума и зноя люди и могучие, блестевшие на солнце дородством машины, созданные этими людьми, – машины, которые в конце концов приводились в движение все-таки не паром, а мускулами и кровью своих творцов, – в этом сопоставлении была целая поэма жестокой иронии.
Шум – подавлял, пыль, раздражая ноздри, – слепила глаза, зной – пек тело и изнурял его, и все кругом казалось напряженным, теряющим терпение, готовым разразиться какой-то грандиозной катастрофой, взрывом, за которым в освеженном им воздухе будет дышаться свободно и легко, на земле воцарится тишина, а этот пыльный шум, оглушительный, раздражающий, доводящий до тоскливого бешенства, исчезнет, и тогда в городе, на море, в небе станет тихо, ясно, славно…
Раздалось двенадцать мерных и звонких ударов в колокол. Когда последний медный звук замер, дикая музыка труда уже звучала тише. Через минуту еще она превратилась в глухой недовольный ропот. Теперь голоса людей и плеск моря стали слышней. Это – наступило время обеда.
Когда грузчики, бросив работать, рассыпались по гавани шумными группами, покупая себе у торговок разную снедь и усаживаясь обедать тут же, на мостовой, в тенистых уголках, – появился Гришка Челкаш, старый травленый волк, хорошо знакомый гаванскому люду, заядлый пьяница и ловкий, смелый вор. Он был бос, в старых, вытертых плисовых штанах, без шапки, в грязной ситцевой рубахе с разорванным воротом, открывавшим его сухие и угловатые кости, обтянутые коричневой кожей. По всклокоченным черным с проседью волосам и смятому, острому, хищному лицу было видно, что он только что проснулся. В одном буром усе у него торчала соломина, другая соломина запуталась в щетине левой бритой щеки, а за ухо он заткнул себе маленькую, только что сорванную ветку липы. Длинный, костлявый, немного сутулый, он медленно шагал по камням и, поводя своим горбатым, хищным носом, кидал вокруг себя острые взгляды, поблескивая холодными серыми глазами и высматривая кого-то среди грузчиков. Его бурые усы, густые и длинные, то и дело вздрагивали, как у кота, а заложенные за спину руки потирали одна другую, нервно перекручиваясь длинными, кривыми и цепкими пальцами. Даже и здесь, среди сотен таких же, как он, резких босяцких фигур, он сразу обращал на себя внимание своим сходством с степным ястребом, своей хищной худобой и этой прицеливающейся походкой, плавной и покойной с виду, но внутренне возбужденной и зоркой, как лет той хищной птицы, которую он напоминал.
Когда он поравнялся с одной из групп босяков-грузчиков, расположившихся в тени под грудой корзин с углем, ему навстречу встал коренастый малый с глупым, в багровых пятнах, лицом и поцарапанной шеей, должно быть, недавно избитый. Он встал и пошел рядом с Челкашом, вполголоса говоря:
– Флотские двух мест мануфактуры хватились… Ищут.
– Ну? – спросил Челкаш, спокойно смерив его глазами.
– Чего – ну? Ищут, мол. Больше ничего.
– Меня, что ли, спрашивали, чтоб помог поискать?
И Челкаш с улыбкой посмотрел туда, где возвышался пакгауз Добровольного флота.
– Пошел к черту!
Товарищ повернул назад.
– Эй, погоди! Кто это тебя изукрасил? Ишь как испортили вывеску-то… Мишку не видал здесь?
– Давно не видал! – крикнул тот, уходя к своим товарищам.
Откуда-то из-за бунта товара вывернулся таможенный сторож, темно-зеленый, пыльный и воинственно-прямой. Он загородил дорогу Челкашу, встав перед ним в вызывающей позе, схватившись левой рукой за ручку кортика, а правой пытаясь взять Челкаша за ворот.
– Стой! Куда идешь?
Челкаш отступил шаг назад, поднял глаза на сторожа и сухо улыбнулся.
Красное, добродушно-хитрое лицо служивого пыталось изобразить грозную мину, для чего надулось, стало круглым, багровым, двигало бровями, таращило глаза и было очень смешно.
– Сказано тебе – в гавань не смей ходить, ребра изломаю! А ты опять? – грозно кричал сторож.
– Здравствуй, Семеныч! мы с тобой давно не видались, – спокойно поздоровался Челкаш и протянул ему руку.
– Хоть бы век тебя не видать! Иди, иди!..
Но Семеныч все-таки пожал протянутую руку.
– Вот что скажи, – продолжал Челкаш, не выпуская из своих цепких пальцев руки Семеныча и приятельски-фамильярно потряхивая ее, – ты Мишку не видал?
– Какого еще Мишку? Никакого Мишки не знаю! Пошел, брат, вон! а то пакгаузный увидит, он те…
– Рыжего, с которым я прошлый раз работал на «Костроме», – стоял на своем Челкаш.
– С которым воруешь вместе, вот как скажи! В больницу его свезли. Мишку твоего, ногу отдавило чугунной штыкой. Поди, брат, пока честью просят, поди, а то в шею провожу!..
– Ага, ишь ты! а ты говоришь – не знаю Мишки… Знаешь вот. Ты чего же такой сердитый, Семеныч?..
– Вот что, ты мне зубы не заговаривай, а иди!..
Сторож начал сердиться и, оглядываясь по сторонам, пытался вырвать свою руку из крепкой руки Челкаша. Челкаш спокойно посматривал на него из-под своих густых бровей и, не отпуская его руки, продолжал разговаривать:
– Ну, ну, – ты это брось! Ты, – не шути, дьявол костлявый! Я, брат, в самом деле… Али ты уж по домам, по улицам грабить собираешься?
– Зачем? И здесь на наш с тобой век добра хватит. Ей-богу, хватит, Семеныч! Ты, слышь, опять два места мануфактуры слямзил?.. Смотри, Семеныч, осторожней! не попадись как-нибудь!..
Возмущенный Семеныч затрясся, брызгая слюной и пытаясь что-то сказать. Челкаш отпустил его руку и спокойно зашагал длинными ногами назад к воротам гавани. Сторож, неистово ругаясь, двинулся за ним.
Челкаш повеселел; он тихо посвистывал сквозь зубы и, засунув руки в карманы штанов, шел медленно, отпуская направо и налево колкие смешки и шутки. Ему платили тем же.
– Ишь ты, Гришка, начальство-то как тебя оберегает! – крикнул кто-то из толпы грузчиков, уже пообедавших и валявшихся на земле, отдыхая.
– Я – босый, так вот Семеныч следит, как бы мне ногу не напороть, – ответил Челкаш.
Подошли к воротам. Два солдата ощупали Челкаша и легонько вытолкнули его на улицу.
Челкаш перешел через дорогу и сел на тумбочку против дверей кабака. Из ворот гавани с грохотом выезжала вереница нагруженных телег. Навстречу им неслись порожние телеги с извозчиками, подпрыгивавшими на них. Гавань изрыгала воющий гром и едкую пыль…
В этой бешеной сутолоке Челкаш чувствовал себя прекрасно. Впереди ему улыбался солидный заработок, требуя немного труда и много ловкости. Он был уверен, что ловкости хватит у него, и, щуря глаза, мечтал о том, как загуляет завтра поутру, когда в его кармане явятся кредитные бумажки… Вспомнился товарищ, Мишка, – он очень пригодился бы сегодня ночью, если бы не сломал себе ногу. Челкаш про себя обругался, думая, что одному, без Мишки, пожалуй, и не справиться с делом. Какова-то будет ночь?.. Он посмотрел на небо и вдоль по улице.
Шагах в шести от него, у тротуара, на мостовой, прислонясь спиной к тумбочке, сидел молодой парень в синей пестрядинной рубахе, в таких же штанах, в лаптях и в оборванном рыжем картузе. Около него лежала маленькая котомка и коса без черенка, обернутая в жгут из соломы, аккуратно перекрученный веревочкой. Парень был широкоплеч, коренаст, русый, с загорелым и обветренным лицом и с большими голубыми глазами, смотревшими на Челкаша доверчиво и добродушно.
Челкаш оскалил зубы, высунул язык и, сделав страшную рожу, уставился на него вытаращенными глазами.
Парень, сначала недоумевая, смигнул, но потом вдруг расхохотался, крикнул сквозь смех: «Ах, чудак!» – и, почти не вставав с земли, неуклюже перевалился от своей тумбочки к тумбочке Челкаша, волоча свою котомку по пыли и постукивая пяткой косы о камни.
– Что, брат, погулял, видно, здорово!.. – обратился он к Челкашу, дернув его штанину.
– Было дело, сосунок, было этакое дело! – улыбаясь, сознался Челкаш. Ему сразу понравился этот здоровый добродушный парень с ребячьими светлыми глазами. – С косовицы, что ли?
– Как же!.. Косили версту – выкосили грош. Плохи дела-то! Нар-роду – уйма! Голодающий этот самый приплелся, – цену сбили, хоть не берись! Шесть гривен в Кубани платили. Дела!.. А раньше-то, говорят, три целковых цена, четыре, пять!..
– Раньше!.. Раньше-то за одно погляденье на русского человека там трёшну платили. Я вот годов десять тому назад этим самым и промышлял. Придешь в станицу – русский, мол, я! Сейчас тебя поглядят, пощупают, подивуются и – получи три рубля! Да напоят, накормят. И живи сколько хочешь!
Парень, слушая Челкаша, сначала широко открыл рот, выражая на круглой физиономии недоумевающее восхищение, но потом, поняв, что оборванец врет, шлепнул губами и захохотал. Челкаш сохранял серьезную мину, скрывая улыбку в своих усах.
– Чудак, говоришь будто правду, а я слушаю да верю… Нет, ей-богу, раньше там…
– Ну, а я про что? Ведь и я говорю, что, мол, там раньше…
– Поди ты!.. – махнул рукой парень. – Сапожник, что ли? Али портной?.. Ты-то?
– Я-то? – переспросил Челкаш и, подумав, сказал: – Рыбак я…
– Рыба-ак! Ишь ты! Что же, ловишь рыбу?..
– Зачем рыбу? Здешние рыбаки не одну рыбу ловят. Больше утопленников, старые якорья, потонувшие суда – все! Удочки такие есть для этого…
– Ври, ври!.. Из тех, может, рыбаков, которые про себя поют:
Мы закидывали сети
По сухим берегам
Да по амбарам, по клетям!..
– А ты видал таких? – спросил Челкаш, с усмешкой поглядывая на него.
– Нет, видать где же! Слыхал…
– Нравятся?
– Они-то? Как же!.. Ничего ребята, вольные, свободные…
– А что тебе – свобода?.. Ты разве любишь свободу?
– Да ведь как же? Сам себе хозяин, пошел – куда хошь, делай – что хошь… Еще бы! Коли сумеешь себя в порядке держать, да на шее у тебя камней нет, – первое дело! Гуляй знай, как хошь, бога только помни…
Челкаш презрительно сплюнул и отвернулся от парня.
– Сейчас вот мое дело… – говорит тот. – Отец у меня – умер, хозяйство – малое, мать-старуха, земля высосана, – что я должен делать? Жить – надо. А как? Неизвестно. Пойду я в зятья в хороший дом. Ладно. Кабы выделили дочь-то!.. Нет ведь – тесть-дьявол не выделит. Ну, и буду я ломать на него… долго… Года! – Вишь, какие дела-то! А кабы мне рублей ста полтора заробить, сейчас бы я на ноги встал и – Антипу-то – накося, выкуси! Хошь выделить Марфу? Нет? Не надо! Слава богу, девок в деревне не одна она. И был бы я, значит, совсем свободен, сам по себе… Н-да! – Парень вздохнул. – А теперь ничего не поделаешь иначе, как в зятья идти. Думал было я: вот, мол, на Кубань-то пойду, рублев два ста тяпну, – шабаш! барин!.. Ан не выгорело. Ну и пойдешь в батраки… Своим хозяйством не исправлюсь я, ни в каком разе! Эхе-хе!..
Парню сильно не хотелось идти в зятья. У него даже лицо печально потускнело. Он тяжело заерзал на земле.
Челкаш спросил:
– Теперь куда ж ты?
– Да ведь – куда? известно, домой.
– Ну, брат, мне это неизвестно, может, ты в Турцию собрался…
– В Ту-урцию!.. – протянул парень. – Кто ж это туда ходит из православных? Сказал тоже!..
– Экой ты дурак! – вздохнул Челкаш и снова отворотился от собеседника. В нем этот здоровый деревенский парень что-то будил…
Смутно, медленно назревавшее, досадливое чувство копошилось где-то глубоко и мешало ему сосредоточиться и обдумать то, что нужно было сделать в эту ночь.
Обруганный парень бормотал что-то вполголоса, изредка бросая на босяка косые взгляды. У него смешно надулись щеки, оттопырились губы и суженные глаза как-то чересчур часто и смешно помаргивали. Он, очевидно, не ожидал, что его разговор с этим усатым оборванцем кончится так быстро и обидно.
Оборванец не обращал больше на него внимания. Он задумчиво посвистывал, сидя на тумбочке и отбивая по ней такт голой грязной пяткой.
Парню хотелось поквитаться с ним.
– Эй ты, рыбак! Часто это ты запиваешь-то? – начал было он, но в этот же момент рыбак быстро обернул к нему лицо, спросив его:
– Слушай, сосун! Хочешь сегодня ночью работать со мной? Говори скорей!
– Чего работать? – недоверчиво спросил парень.
– Ну, чего!.. Чего заставлю… Рыбу ловить поедем. Грести будешь…
– Так… Что же? Ничего. Работать можно. Только вот… не влететь бы во что с тобой. Больно ты закомурист… темен ты…
Челкаш почувствовал нечто вроде ожога в груди и с холодной злобой вполголоса проговорил:
– А ты не болтай, чего не смыслишь. Я те вот долбану по башке, тогда у тебя в ней просветлеет…
Он соскочил с тумбочки, дернул левой рукой свой ус, а правую сжал в твердый, жилистый кулак и заблестел глазами.
Парень испугался. Он быстро оглянулся вокруг и, робко моргая, тоже вскочил с земли. Меряя друг друга глазами, они молчали.
– Ну? – сурово спросил Челкаш. Он кипел и вздрагивал от оскорбления, нанесенного ему этим молоденьким теленком, которого он во время разговора с ним презирал, а теперь сразу возненавидел за то, что у него такие чистые голубые глаза, здоровое загорелое лицо, короткие крепкие руки, за то, что он имеет где-то там деревню, дом в ней, за то, что его приглашает в зятья зажиточный мужик, – за всю его жизнь прошлую и будущую, а больше всего за то, что он, этот ребенок по сравнению с ним, Челкашом, смеет любить свободу, которой не знает цены и которая ему не нужна. Всегда неприятно видеть, что человек, которого ты считаешь хуже и ниже себя, любит или ненавидит то же, что и ты, и, таким образом, становится похож на тебя.
Парень смотрел на Челкаша и чувствовал в нем хозяина.
– Ведь я… не прочь… – заговорил он. – Работы ведь и ищу. Мне все равно, у кого работать, у тебя или у другого. Я только к тому сказал, что не похож ты на. рабочего человека, – больно уж тово… драный. Ну, я ведь знаю, что это со всяким может быть. Господи, рази я не видел пьяниц! Эх, сколько!.. да еще не таких, как ты.
– Ну, ладно, ладно! Согласен? – уже мягче переспросил Челкаш.
– Я-то? Айда!.. с моим удовольствием! Говори цену.
– Цена у меня по работе. Какая работа будет. Какой улов, значит… Пятитку можешь получить. Понял?
Но теперь дело касалось денег, а тут крестьянин хотел быть точным и требовал той же точности от нанимателя. У парня вновь вспыхнуло недоверие и подозрительность.
– Это мне не рука, брат!
Челкаш вошел в роль:
– Не толкуй, погоди! Идем в трактир!
И они пошли по улице рядом друг с другом, Челкаш – с важной миной хозяина, покручивая усы, парень – с выражением полной готовности подчиниться, но все-таки полный недоверия и боязни.
– А как тебя звать? – спросил Челкаш.
– Гаврилом! – ответил парень.
Когда они пришли в грязный и закоптелый трактир, Челкаш, подойдя к буфету, фамильярным тоном завсегдатая заказал бутылку водки, щей, поджарку из мяса, чаю и, перечислив требуемое, коротко бросил буфетчику:
«В долг все!», на что буфетчик молча кивнул головой. Тут Гаврила сразу преисполнился уважения к своему хозяину, который, несмотря на свой вид жулика, пользуется такой известностью и доверием.
– Ну, вот мы теперь закусим и поговорим толком. Пока ты посиди, а я схожу кое-куда.
Он ушел. Гаврила осмотрелся кругом. Трактир помещался в подвале; в нем было сыро, темно, и весь он был полон удушливым запахом перегорелой водки, табачного дыма, смолы и еще чего-то острого. Против Гаврилы, за другим столом, сидел пьяный человек в матросском костюме, с рыжей бородой, весь в угольной пыли и смоле. Он урчал, поминутно икая, песню, всю из каких-то перерванных и изломанных слов, то страшно шипящих, то гортанных. Он был, очевидно, не русский.
Сзади его поместились две молдаванки; оборванные, черноволосые, загорелые, они тоже скрипели песню пьяными голосами.
Потом из тьмы выступали еще разные фигуры, все странно растрепанные, все полупьяные, крикливые, беспокойные…
Гавриле стало жутко. Ему хотелось, чтобы хозяин воротился скорее. Шум в трактире сливался в одну ноту, и казалось, что это рычит какое-то огромное животное, оно, обладая сотней разнообразных голосов, раздраженно, слепо рвется вон из этой каменной ямы и не находит выхода на волю… Гаврила чувствовал, как в его тело всасывается что-то опьяняющее и тягостное, от чего у него кружилась голова и туманились глаза, любопытно и со страхом бегавшие по трактиру…
Пришел Челкаш, и они стали есть и пить, разговаривая. С третьей рюмки Гаврила опьянел. Ему стало весело и хотелось сказать что-нибудь приятное своему хозяину, который – славный человек! – так вкусно угостил его. Но слова, целыми волнами подливавшиеся ему к горлу, почему-то не сходили с языка, вдруг отяжелевшего.
Челкаш смотрел на него и, насмешливо улыбаясь, говорил:
– Наклюкался!.. Э-эх, тюря! с пяти рюмок!.. как работать-то будешь?..
– Друг!.. – лепетал Гаврила. – Не бойсь! Я тебе уважу!.. Дай поцелую тебя!.. а?..
– Ну, ну!.. На, еще клюкни!
Гаврила пил и дошел наконец до того, что у него в глазах все стало колебаться ровными, волнообразными движениями. Это было неприятно, и от этого тошнило. Лицо у него сделалось глупо восторженное. Пытаясь сказать что-нибудь, он смешно шлепал губами и мычал, Челкаш, пристально поглядывая на него, точно вспоминал что-то, крутил свои усы и все улыбался хмуро.
А трактир ревел пьяным шумом. Рыжий матрос спал, облокотясь на стол.
– Ну-ка, идем! – сказал Челкаш, вставая. Гаврила попробовал подняться, но не смог и, крепко обругавшись, засмеялся бессмысленным смехом пьяного.
– Развезло! – молвил Челкаш, снова усаживаясь против него на стул.
Гаврила все хохотал, тупыми глазами поглядывая на хозяина. И тот смотрел на него пристально, зорко и задумчиво. Он видел перед собою человека, жизнь которого попала в его волчьи лапы. Он, Челкаш, чувствовал себя в силе повернуть ее и так и этак. Он мог разломать ее, как игральную карту, и мог помочь ей установиться в прочные крестьянские рамки. Чувствуя себя господином другого, он думал о том, что этот парень никогда не изопьет такой чаши, какую судьба дала испить ему, Челкашу… И он завидовал и сожалел об этой молодой жизни, подсмеивался над ней и даже огорчался за нее, представляя, что она может еще раз попасть в такие руки, как его… И все чувства в конце концов слились у Челкаша в одно – нечто отеческое и хозяйственное. Малого было жалко, и малый был нужен. Тогда Челкаш взял Гаврилу под мышки и, легонько толкая его сзади коленом, вывел на двор трактира, где сложил на землю в тень от поленницы дров, а сам сел около него и закурил трубку. Гаврила немного повозился, помычал и заснул.
