Кто такой фанфарон? Это слово, имеющее пренебрежительную и ироническую окраску, сегодня является устаревшим и употребляется редко. Типичным образцом фанфаронства в классической литературе можно назвать Хлестакова, героя гоголевской пьесы «Ревизор».
Толковые словари так объясняют значение слова: хвастун, бахвал, обманщик; человек, бессовестно разглагольствующий о своих несуществующих достижениях; пускающий пыль в глаза, позер.
Фанфарон - это отнюдь не музыкант, играющий на духовом инструменте, называемом фанфарой. Но оба слова очень близки по звучанию, и это вполне объяснимо. Представить, как выглядит фанфара, несложно, если вы когда-нибудь видели солдатский или пионерский горн. Все эти инструменты предназначены для подачи определенных сигналов, но звуки фанфар более торжественные, яркие, мажорные.
Вот и фанфарону тоже всегда нужно выглядеть блестяще, чтобы убедить окружающих в своей значимости. Неважно, что под лаковыми штиблетами у него рваные носки, а в карманах играет ветер, зато он всем будет трубить о двух виллах на Лазурном берегу и крупном счете в банке. Свои неуемные фантазии он выдает за чистую монету, а при разоблачении обмана ничуть не расстраивается. Ведь совсем скоро фанфарон это забудет и найдет новую аудиторию, готовую слушать его небылицы.
В большинстве случаев фанфаронство не причиняет никакого вреда окружающим, вызывая лишь легкое раздражение. Хуже, когда люди начинают одалживать лгуну деньги под его мнимые проекты, рискуя никогда не получить обратно своих средств. Бесполезно обвинять его в мошенничестве, фанфарон это воспримет как обиду, потому что сам искренне верит в грандиозность своих планов и нерушимость воображаемых воздушных замков.
Его можно было бы считать неистребимым оптимистом и, в общем-то, неплохим парнем. Только громкие заявления фанфарона никогда не подкрепляются делом, под внешней напыщенностью скрывается заурядная, ничем не примечательная личность.
Хвастун, легкомысленный человек, выставляющий напоказ свои мнимые достоинства, бахвал.
От французского слова "fanfaron" (храбрый на словах, хвастливый; бахвал, хвастун), испанского слова "fanfarron", арабского слова"farfar" (говорливый, легкомысленный).
Общий сленг.
Слова фанфарона ничего в действительности не значат.
Да ты лжец и фанфарон!
Парень был пустышкой и фанфароном и ничего из себя не представлял.
Вот и разыгрывают мои дозорные бахвалов и фанфаронов, без натуги вводя в заблуждение ради того, чтобы где-то, в глубинах самих себя, прикоснуться к затаившемуся там роднику любви.
По счастью, шла одна из интереснейших сцен комедии: фанфарон попал в комичное положение, Гизы и Монморанси блаженствовали.
Будто какую-нибудь портнишку, я, безрассудный фанфарон, пригласил ее на воскресную прогулку, пошлыми словами восхвалял ее тело, завел сентиментальную волынку об одиноком студенте.
У нас в остроге, в военном разряде, был один арестант, из солдатиков, не лишенный прав состояния, присланный года на два в острог по суду, страшный фанфарон и замечательный трус.
Могут быть лгунами, фанфаронами, бездарностями, косноязычными проповедниками.
Среди моих сверстников я встретил кружок фанфаронов, которые ходили задрав нос, болтали о пустяках, безбоязненно подсаживаясь к тем женщинам, что казались мне особенно недоступными, всем говорили дерзости, покусывая набалдашник трости, кривлялись, поносили самых хорошеньких женщин, уверяли, правдиво или лживо, что им доступна любая постель, напускали на себя такой вид, как будто они пресыщены наслаждениями и сами от них отказываются, смотрели на женщин самых добродетельных и стыдливых как на легкую добычу, готовую отдаться с первого же слова, при мало-мальски смелом натиске, в ответ на первый бесстыдный взгляд!
Потому что вы лгун, потому что вы жалкий, надутый пустой фанфарон, лгун и позер, а она изо всех сил старалась внушить себе, что вы порядочный человек.
Но Гимарши - фанфароны, рады поиздеваться, похохотать до колик в животе.
Фанфаронство как качество личности – склонность выставлять напоказ свои мнимые достоинства или пороки, «пускать пыль в глаза», заниматься самохвальством, бахвалиться и лгать.
Знаменитый мастер меча Цунахари Бокудэн путешествовал на большой лодке по озеру Бива. Один из попутчиков — молодой задиристый самурай — вызвал его на поединок. “Какая же у вас школа”, — заносчиво спросил юный фанфарон. “Школа побеждающих, не прикладывая рук”, — спокойно ответил Бокуден. Чтобы не причинять вреда другим пассажирам, он предложил драться на маленьком островке посреди озера. Когда лодка подошла к островку, любитель дуэлей первым спрыгнул на берег. А Бокудэн взял весло и оттолкнулся от камня. Лодка поплыла прочь от острова. “Такова школа побеждающих не прикладывая рук”, — резюмировал Бокуден, не пожелавший зря лить кровь неразумного человека.
Фанфаронада в своей глупости всегда только смешит окружающих или вызывает презрение, пренебрежение, а иногда и отвращение. ― Но какой вы, однако же, фанфарон! ― с некоторым отвращением произнес Раскольников. (Ф.М Достоевский, «Преступление и наказание»). Выходки фанфарона наигранны и демонстративны, утрированно эмоциональны и надрывны.
Больше всего в фанфаронстве отталкивает чудовищный эгоизм. Не смотря на бурное проявление эмоций и кажущуюся чуткость, фанфарон никого, кроме себя, не любит. Он абсолютно безразличен к уязвимости других и не видит никаких оснований щадить их самолюбие. Другие для него лишь объекты, которые ему постоянно льстят и верят его мечтам. В межличностном общении он высокомерен и говорлив.
Он купил дюжину книжек про то, как красиво говорить на людях, а ему нужна только одна — «Как вовремя заткнуться!» NN
Фанфарон — петух, модник, любит показуху и военные парады. Чтобы «пустить окружающим пыль в глаза», он готов строить из себя Рокфеллера и Моргана вместе взятых. Ломая комедию он делает вид, что деньги «жгут ему ляжку»: престижные курорты, дорогие экипажи, прелестные содержанки, щедрые чаевые – всё эти инструменты служат фанфарону для подачи себя в качестве успешного человека, хотя на самом деле он в долгах, как в шелках.
Фанфарон не робок. Как считают психологи, «он отважен и храбр, если это вызвано необходимостью, смел до такой степени, что может рисковать своей жизнью с улыбкой на устах. Поэтому из него выйдет хороший воин. Люди находят его интересным, но он всегда рискует разочаровать их. Хвастун в действительности, всегда говорит больше, чем может сделать. Часто блистая, более приятен своей внешностью в обществе, чем в интимных отношениях. Имея натуру, предрасположенную к созерцанию, может проявить тенденцию к лени. Вместе с тем часто он – великий труженик. Всегда хочет сделать больше, чем может, берется за задачи, превышающие его силы, и когда ему не удастся хорошо их выполнить, очень огорчается».
Голохвастов – герой фильма «За двумя зайцами» — типичный фанфарон и самохвал. Вслушаемся в его монолог: — Когда человек не такой, как вообще, потому один такой, а другой такой, и ум у него не для танцевания, а для устройства себя, для развязки своего существования, для сведения обхождения, и когда такой человек, ежели он вченый, поднимется умом своим за тучи, и там умом своим становиться… становится еще выше лаврской колокольни и когда он студова глянет вниз, на людей, так они ему покажутся… кажутся такие махонькие-махонькие… все равно как мыши. Пардон. Как крисы. Потому, что это же человек! А тот, который он… это… он… он тоже человек, не вченый, но… Зачем же? Это ж ведь очень и очень! Да! Да! Но… нет!
За двумя зайцами, 1
ГОЛОХВОСТЫЙ: Натурально моя хфамилия Голохвастов. А то, необразованное мужичье перекручивает.
СЕРКО: Так вы, значит, того не того… не его… не-е… не цирюльника сынок?
ГОЛОХВОСТЫЙ: То есть по натуре, по хформе ну, по телу, как водится. Но по уму, по образованности, мы уже не та хформа. Не тот центр. Тяжести.
СЕРКО: Так вы уже того, цирюльню не держите?
ПРОНЯ: Папенька! Я уже вам говорила: паликмахстерская!
СЕРКО: Забыл.
ГОЛОХВОСТЫЙ: Ничего, это по простоте.
За двумя зайцами, 2
ГОЛОХВОСТЫЙ: Главное у человека - не деньги. А натурально хформа! Вченость. Потому ежели человек вченый, так ему уже свет переворачивается вверх ногами. Пардон. Вверх дыбом. И тогда, когда тому, одному, которому не вченому, будет белое так уже ему, вченому, которому, будет уже как…
СЕРКО: Зеленое?
ГОЛОХВОСТЫЙ: Нет, рябое! Вы меня понимаете, Проня Прокоповна?
ПРОНЯ: Очень! Мине тоже посля пансиена все другим кажется.
За двумя зайцами, 3
ГОЛОХВОСТЫЙ: Когда человек не такой, как вообще, потому один такой, а другой такой, и ум у него не для танцевания, а для устройства себя, для развязки своего существования, для сведения обхождения, и когда такой человек, ежели он вченый, поднимется умом своим за тучи, и там умом своим становиться… становится еще выше лаврской колокольни и когда он студова глянет вниз, на людей, так они ему покажутся… кажутся такие махонькие-махонькие… все равно как мыши. Пардон. Как крисы. Потому, что это же человек! А тот, который он… это… он… он тоже человек, не вченый, но… Зачем же? Это ж ведь очень и очень! Да! Да! Но… нет!
За двумя зайцами, 4
ГОЛОХВОСТЫЙ: Ну чего вытаращились? Ну, банкрот. Да, да. Банкрот. А мне же только ваших денёх и надо было. Если бы я был богатый, что я пошел бы на вашу помойку? Свино ты необразованное. Если б я был богатый, я бы нашел на Крещатике таких барышень, одетых во все заграничное. С такими вот прическами. А не сватался бы на вашей поганой Проньке.
СЕРКО: Дайте мне его хоть за горло подержать!
ГОЛОХВОСТЫЙ: Бонжур, кожемяшские аристократы!
Петр Ковалев 2015 год
Алексей Феофилактович Писемский
Фанфарон Еще рассказ исправника
Губернией управлял князь ***. Четверг был моим докладным днем. В один из них, на половине моего доклада, дежурный чиновник возвестил:
Помещик Шамаев!
Просите, - сказал князь.
Я по обыкновению отошел за ширмы; названная фамилия напомнила мне моего кокинского исправника, который тоже прозывался Шамаев. "Уж не сын ли его?" - подумал я.
Вошел высокий мужчина, довольно полный, но еще статный, средних лет; в осанке его и походке видна была какая-то спокойная уверенность в собственном достоинстве; одет он был, как одевается ныне большая часть богатых помещиков, щеголевато и с шиком, поклонился развязно и проговорил первую представительную фразу на французском языке. Князь просил его садиться и начал с того, с чего бы начал и я.
Не родственник ли вы кокинского исправника Шамаева?
Я его родной племянник, ваше сиятельство, - отвечал тот.
В таком случае, - продолжал князь, всегда очень любезный и находчивый в приеме незнакомых посетителей, - позвольте мне начать с того, что вашего почтенного родственника мы любим, уважаем, дорожим его службой и боимся только одного, чтоб он нас не оставил.
Шамаев поклонился.
Мне, ваше сиятельство, - отвечал он, - остается только благодарить за лестное мнение, которое вы имеете о моем дяде и который, впрочем, действительно заслуживает этого, потому что опытен, честен и деятелен.
Именно, - подтвердил князь.
На этом месте разговор, кажется, мог бы и приостановиться; но Шамаев сумел перевести его тотчас на другой предмет.
Как хорош вид из квартиры вашего сиятельства; здесь этим немногие дома могут похвастаться, - сказал он, взглянув в окно.
Да, - отвечал князь, - особенно теперь: ярмарка; площадь так оживлена.
Мне кажется, ваше сиятельство, эта ярмарка скорее может навести грусть, чем доставить удовольствие, - заметил Шамаев.
Почему ж вы так думаете?
Она так малолюдна, бедна.
Что ж делать?.. Все-таки она удовлетворяет местным потребностям.
Для удовлетворения местных потребностей достаточно нескольких лавок и двух базарных дней в неделю; назначение ярмарок должно быть более важно: они должны оживлять край, потому что дают сподручную возможность местным обывателям сбывать свои произведения и пускать в движение свои капиталы, наконец обмен торговых проектов, соглашение на новые предприятия... но ничего подобного здесь нет.
Здешняя губерния, - возразил князь, - ни по своему положению, ни по своей производительности не может иметь такого важного торгового значения, чтобы вызвать ярмарку в подобных размерах.
Напротив, ваше сиятельство, - возразил, в свою очередь, Шамаев, - здешняя губерния могла бы иметь огромное торговое значение. Край здешний я знаю очень хорошо, и он в этом отношении представляет чрезвычайно любопытный факт для наблюдения. Одна его половина, которую я называю береговою, по преимуществу должна бы быть хлебопашною: поля открытые, земля удобная, средство сбыта - Волга; а выходит не так: в них развито, конечно, в слабой степени, фабричное производство, тогда как в дальних уездах, где лесные дачи идут на неизмеримое пространство, строят только гусянки, нагружают их дровами, гонят бог знает в какую даль, сбывают все это за ничтожную цену, а часто и в убыток приходится вся эта операция; дома же, на месте, сажени дров не сожгут, потому что нет почти ни одной фабрики, ни одного завода.
По этим словам Шамаева я заключил, что он должен быть капиталист-помещик, который затевает какое-нибудь значительное торговое предприятие и поэтому приехал объясниться с управляющим губернией. Князь был тоже, кажется, моего мнения, потому что сейчас же поспешил Шамаеву предложить сигару, который, в свою очередь, закурив ее, тоже не замедлил угадать ценность ее происхождения.
Причина этому, ваше сиятельство, - мы, владельцы, потому что мы все-таки еще любим жить по старине: в нас совершенно нет ни коммерческого духа, ни предприимчивости. Все мы очень похожи на одного жида, которого я знал в Варшаве, который нажил огромное состояние и под старость лет с ума сошел: не знал ни счету деньгам, ни употребления, а только сидел в своей кладовой и дрожал, чтобы его не обокрали... Так и мы сидим у своих дач, очень богатых, надобно сказать, и у своих шкатулок, у кого они есть, и боимся рискнуть двадцатью пятью рублями серебром или срубить при порубке лишнее бревно; ну как, думаешь, лес-то и не вырастет больше?
В этом случае кому-нибудь одному надобно показать пример, - сказал князь.
И я так полагал, ваше сиятельство, и даже взялся быть этим примером, и был жертвой. Сначала я думал делать на акциях, как делается это в других местах; однако у меня их на сто целковых не раскупили. Я и на это не посмотрел; имея каких-нибудь двести душ, устраивал два самых удобных, по местным средствам, завода: сначала шло очень хорошо, а потом, при первых же двух-трех неудачах, не имея запасных капиталов, не выдержал - и со страшным убытком должен был бросить, тем более что постигло меня ничем не заменяемое несчастие: лишился жены, заниматься сам ничем не мог.
Говоря последние слова, Шамаев поднял глаза к небу, вздохнул, потупился и несколько времени молчал.
Я, ваше сиятельство, - начал он потом, вставая и не совсем твердым голосом, - хоть до сегодняшнего моего представления и не имел чести быть вам знаком, но, наслышавшись о вашем добром и благородном сердце, решаюсь прямо и смело обратиться к вашему милостивому покровительству.
Что такое? - спросил князь.
Так как теперь, ваше сиятельство, я не имею никакого особенного занятия, а малютки сироты (при этом Шамаев опять вздохнул)... сироты мои, малютки, - продолжал он, - требуют уже воспитания и невольно вынуждают меня жить в городе с ними, и так как слышал я, что ваканция старшего чиновника особых поручений при особе вашего сиятельства свободна, потому желал бы занять эту должность и с своей стороны смею уверить, что оправдаю своей службой доверие вашего сиятельства.
Князь, как большая часть мягких и добрых людей, был почти неспособен отказывать просьбам, особенно так прямо и смело высказанным, как высказал свою Шамаев, но в то же время он был настолько опытен и осторожен в службе, чтобы не поддаться же сразу человеку, совершенно не зная, кто он и что он такое.
С большим удовольствием, - отвечал он, подумав, - но я это место уже предполагал заместить другим, и если только он не будет желать, то...
Шамаев поклонился.
Стало быть, ваше сиятельство, я могу иметь некоторую надежду?
Очень, очень, - отвечал князь, раскланиваясь.
Шамаев еще раз, и довольно низко, поклонился и вышел.
Князь позвал меня.
Что это за господин, не знаете ли вы? - спросил он.
Я отвечал, что не знаю.
Но, вероятно, его кто-нибудь знает здесь в городе, кого бы я мог спросить?
Я отвечал, что всего лучше спросить его дядю, исправника, который, конечно, его хорошо знает и скажет правду.
Прекрасно, - сказал князь, - вы едете в Кокин, попросите Ивана Семеныча моим именем сообщить вам об его племяннике все подробности, какие вы найдете нужными, и все это передайте мне, а там увидим.
Через неделю я поехал в Кокин.
Ивана Семеновича не было в городе. Я написал ему записочку; он приехал.
Я к вам, Иван Семеныч, с поручением, - начал я.
Слушаю-с, - отвечал он.
Во-первых, перед моим отъездом сюда к князю являлся ваш родственник - штаб-ротмистр Шамаев.
Слушаю-с, - повторил Иван Семенович.
Во-вторых, - продолжал я, - он просится на место старшего чиновника особых поручений.
Иван Семенович почесал затылок.
В-третьих, князь поручил мне расспросить вас о нем как можно подробнее; вы, конечно, хорошо его знаете.
Иван Семенович потер лоб.
Как не знать! Очень уж хорошо знаю; только как вам рассказывать: правду ли говорить или нет?
Разумеется, правду; а то хуже, князь узнает стороной; этим вы и себя скомпрометируете, да и меня подведете.
Конечно, - отвечал Иван Семенович и начал ходить взад и вперед по комнате. - Ах ты, боже ты мой! Боже ты мой милостивый! - говорил он как бы сам с собой. - Немало я с этим молодцом повозился: и сердил-то он меня, и жаль-то мне его, потому что, как ни говорите, сын родного брата: этого уж из сердца не вырвешь - кровь говорит.
Несколько времени мы молчали.
Ну-с, почтеннейший Иван Семеныч, я жду, - сказал я наконец.
