То, что все сопоставления даны на контрасте (не всегда, на наш взгляд, корректном), не отменяет самого факта необходимости и неизбежности сопоставлений. Характерен в этом плане один из фрагментов работы А. Туркова: «Рискуя надоесть читателям этим сопоставлением, все же хочу обратить их внимание, что художник оказывается таким же возмутителем спокойствия, царившего в тихом “доме с мезонином”, каким был Базаров в семействе Кирсановых. Его словесная “дуэль” с Ли¬дией проходит так же яростно, как у его “предтечи” с Павлом Петровичем, и он тоже удостаивается упрека в презрении к народным нуждам» .
Любопытно и то, что вокруг этого поэтичнейшего произведения разгорелась (уже в 60-ые гг. XX в.) яростная полемика, которая по своему стилю и характеру (непримиримость и впадание в крайности обеих сторон) во многом повторяет полемику в самой повести, а до нее - в романе «Отцы и дети» и вокруг романа «Отцы и дети».
Спор, который ведут между собой художник и Лида Волчанинова, имел прямое отношение к жизни и деятельности Чехова, это был и его личный спор с Толстым, убежденным в том, что малые дела не решают социальных проблем, а лишь усугубляют царящее в обществе зло, - эту позицию в «Доме с мезонином» выражает художник: «По-моему, медицинские пункты, школы, аптечки, при существующих условиях, служат только порабощению. Народ опутан цепью великой, и вы не рубите этой цепи, а лишь прибавляете новые звенья…». Чехов в частной переписке высказывает прямо противоположное убеждение, основанное на личном опыте: «За это лето я так насобачился лечить поносы, рвоты и всякие холерины, что даже сам прихожу в восторг: утром начну, а к вечеру уж готово - больной жрать просит. Толстой вот величает нас мерзавцами, а я положительно убежден, что без нашего брата пришлось бы круто» (5, 126). Вообще эпистолярные свидетельства Чехова о борьбе с холерой похожи на сводки с фронта, и в них много благодарных и теплых слов о поставивших заслон бедствию коллегах - земских медиках.
В рассказе апологетом и субъектом кропотливых повседневных земских забот выступает Лида. Чехов наделяет ее красотой, умом, твердостью характера, целеустремленностью и в то же время - слишком резкими движениями, слишком громким голосом, чрезмерной категоричностью в суждениях, вкладывает ей в руки буквальный и символический хлыст и в конце концов делает ее разлучницей, вставшей непреодолимым препятствием между своей сестрой Женей и художником.
На то обстоятельство, что Лида наделена автобиографическими чертами, обращалось внимание многократно, причем чаще всего в вопросительно-недоумевающей форме, как, например это сделал К.Чуковский: «почему наперекор всему темпераменту, наперекор всей своей жизненной практике Чехов относится так отчуж¬денно и даже враждебно к сестре этой “Мисюсь”, к самоотверженной “общественнице” Лиде, почему он изо¬бражает ее такой пресно-скучной и будничной и озаряет таким ореолом поэтической жалости вечно праздную, безвольную Мисюсь, которая, не умея и не желая бороться за права своей человеческой личности, безропотно, по одному только слову сестры, отказывается от радостей первой любви? <…> Тот Чехов, каким мы знаем его по бесчисленным мемуарам и письмам, - земский врач, попечитель библиотек, основатель училищ,— встреться он с Лидой не в литературе, а в жизни, несомненно, стал бы ее верным союзником, а в лите¬ратуре он - ее обличитель и враг» .
На это «почему?» мы попытаемся ответить, но прежде обратим внимание на то, что автобиографичность образа Лиды не ограничивается земской деятельностью. Ее самое непростительное деяние - воспрепятствование союзу сестры и художника («она казнила любовь!») - тоже автобиографично. Чехов не раз останавливал свою сестру Машу на пути к браку, а среди потенциальных женихов, между прочим, был и художник - все тот же Левитан. «Когда бы Маша ни заговаривала с Антоном о претендентах на ее руку, его реакция была отрицательной. И хотя он никогда открыто не возражал против ее замужества, его молчание, а также (при необходимости) кое-какие закулисные хлопоты явно свидетельствовали о его неодобрении и даже сильном беспокойстве по этому поводу» . Парадоксальное сходство жизненной и описанной в рассказе ситуации дополнительно усиливается тем, что деятельной, активной, не в пример Мисюсь, Марии Павловне Чеховой «было достаточно одного неодобрительного или тревожного взгляда брата, чтобы отказать тому или иному жениху» .
И еще один любопытный штрих, позволяющий перебросить мостик между жизнью Чехова и сценой с диктовкой басни Крылова.
18 (30) сентября 1897 г. («Дом с мезонином» уже опубликован) Чехов пишет Л. Мизиновой из Биаррица, привычно перемежая информацию шуточками и «уколами»: «Когда бы Вы ни приехали, во всяком случае дайте мне знать, я приду на вокзал встретить Вас. Встречу очень любезно и буду стараться не замечать Вашего кривого бока и, чтобы доставить Вам истинное удовольствие, буду говорить с Вами только о сыроварении. / Для упражнений на французском языке я завел себе здесь француженку, 19 лет. Зовут ее Марго. Извините меня за это, пожалуйста» (7, 53). В ответном письме Лика, столь же привычно балансируя между рвущейся из души нежностью и принятым в их переписке ироническим стилем, отвечает: «…и за Вас я порадовалась, что наконец-то Вы взялись за ум и завели себе для практики француженку. Надеюсь, что моя приятельница Кувшинникова оказалась неправой относительно Вас и Вы не осрамились! Надеюсь! Пусть она Вас расшевелит хорошенько и разбудит в Вас те качества, которые находились в долгой спячке. Вдруг Вы вернетесь в Россию не кислятиной, а живым человеком - мужчиной! Что же тогда будет! Бедные Машины подруги! Ну и далось же Вам это сыроварение! Должно быть просто это зависть, так как в сыре Вы ничего не понимаете и. даже когда голодны, любите на него смотреть только издали, а не кушать (помните эту Вашу теорию!). Если и относительно своей Марго Вы держитесь того же, то мне ее очень жаль, тогда скажите, что ей кланяется ее собрат по несчастью! Я когда-то глупо сыграла роль сыра, который Вы не захотели скушать» (7, 435).
Очевидно, словесная игра вокруг «сыра» перекочевала из жизни в текст повести, а может быть, наоборот, из повести в жизнь, но, так или иначе, беспощадно-насмешливое, издевательски растянутое, акцентированное повторением «Вороне где-то бог послал кусочек сыру…» намекает не только на педантство и безапелляционность Лиды, но и на безволие и нерешительность художника, за которым, как и за Лидой, маячит автор.
О других первоистоках повести (богимовских впечатлениях, пребывании в имении «Горка» у Турчаниновых, мелиховских заботах и т.д. и т.п.) писалось не раз. Указывалось и на то, что настроение художника - состояние праздности и недовольства собой - тоже собственно чеховское: «Мне скучно. Я не знаю, что мне делать с собственной особой, так как положительно не знаю, чем мне заполнить время от полудня до ночи. Летом я не испытываю скуки, но зимой просто беда. Это называется - дух праздности» (6, 108); «Вы пишете, что мой идеал - лень. Нет, не лень. Я презираю лень, как презираю слабость и вялость душевных движений. Говорил я Вам не о лени, а о праздности, говорил притом, что праздность есть не идеал, а лишь одно из необходимых условий личного счастья» (6, 326).
А вот прямая параллель между жизнью и рождающимся рассказом: «Я пишу небольшую повесть и никак не могу ее кончить; мешают гости. С 23 декабря у меня толчется народ, и я тоскую по одиночестве, а когда остаюсь один, то злюсь и чувствую отвращение к прожитому дню. Целый день еда и разговоры, еда и разговоры» (6, 113).
26 ноября 1895 г. в письме к Шавровой-Юст Чехов сообщает: «Теперь пишу маленький рассказ: “Моя невеста”. У меня когда-то была невеста… Мою невесту звали так: “Мисюсь”. Я ее очень любил. Об этом я пишу» (6, 103). Примечателен, особенно в контексте предыдущих размышлений о жизненных истоках «Рассказа неизвестного человека» , ответ-комментарий: «…меня радует уже одна возможность того факта, что cher maître любил когда-то и что, значит, это земное чувство ему было доступно и понятно. Не делайте удивленного лица, но, право, мне почему-то кажется, что Вы слишком тонко анализируете всё и вся, чтобы полюбить, т.е. быть ослепленным хотя на время» (6, 446). Шаврова восприняла сообщение о невесте буквально, хотя это, скорее всего, игра, вживание в образ, в настроение повести. Название позже изменится на «Дом с мезонином», но и рассказ «Невеста» появится тоже.
Приведенные выше документальные фрагменты лишний раз свидетельствуют: Чехов ничуть не лукавил, когда отбивался от упреков «прототипов», - для него прототипом, прообразом, праматерией было все, что поставляла жизнь, и прежде всего - он сам. «Сырье» дробилось, перемалывалось, переваривалось в творческом тигле, преобразовывалось в художественные элементы, которые связывались между собой художественной логикой, - так что обратные проекции на жизнь, конечно, могут прояснить историю создания текста, но вряд ли могут претендовать на то, чтобы быть ключом к тексту.
Толстовское рассуждение о том, что художественная мысль, изъятая из системы художественных сцеплений, «страшно понижается», применительно к Чехову справедливо десятикратно, ибо у Чехова плотность и густота подтекстуальных смыслов существенно увеличена сравнительно с произведениями того же Толстого за счет авторского «объективизма», лаконизма и множественности тончайших невербализованных нитей-связей между фразами и образами, чем и создается настроение, интонация, атмосфера. Именно поэтому возникает, как и в случае Тургенева, столько разночтений, вплоть до контрастно-несовместимых между собой интерпретаций.
В отличие от многих своих коллег, пытавшихся расчленить героев «Дома с мезонином» на правых и виноватых и занять однозначную позицию относительно поднятых в рассказе проблем, Б.Ф. Егоров, приступая к структурному анализу произведения, замечает: «Начиная с первой встре¬чи, с четвертого абзаца первой главы, герой рассказа и две сестры Волчаниновых образуют сложный психологи¬ческий треугольник, который может быть осмыслен лишь при учете всех трех персонажей вместе» . Это действительно тот случай, когда контекстуальные связи не менее важны, чем сами связуемые элементы, а очевидные контрасты таят в себе скрытые созвучия.
Уже сам способ «наведения фокуса» настраивает на бережное, пристальное и собирательное вглядывание. В письмах 1891 г. из Алексина-Богимова есть не только внешние приметы будущего чеховского варианта дворянского гнезда, но и то эмоциональное зерно, из которого вырастет эмоциональное состояние героя-художника. Перечисляя приметы реальной «поэтической усадьбы», Чехов пишет: «Что за прелесть, если бы Вы знали! Комнаты громадные, как в Благородном собрании, парк дивный, с такими аллеями, каких я никогда не видел…» (4, 232). Вот это изумление - «никогда не видел» - в рассказе преображается в узнавание особого рода. Художник «нечаянно забрел в какую-то незнакомую усадьбу», углубился в еловые, потом липовые аллеи, сквозь дремотное садовое запустение вышел к дому с мезонином, за которым открылась идиллическая панорама: пруд, ивы, деревня, колокольня с горящим на кресте солнцем, - все словно во сне (именно так это и будет охарактеризовано ниже): «На миг на меня повеяло очарованием чего-то родного, очень знакомого, будто я уже видел эту самую панораму когда-то в детстве». Картина обретает законченность и полноту явлением двух прелестных девушек у белых каменных ворот со львами.
Дальше в рассказе сестры Волчаниновы ни разу больше не будут так спокойно, картинно, словно позируя, (это все видит художник! ) стоять рядом. Но здесь они еще не обрели свою именную и личностную идентичность, хотя портретно-психологическое различие уже обозначено, - здесь еще длится вхождение в заново открываемый и в то же время как будто очень знакомый, родной мир: «мне показалось, что и эти два милых лица мне давно уже знакомы. И я вернулся домой с таким чувством, как будто видел хороший сон». Никогда не видел - будто видел когда-то в детстве - как будто видел хороший сон… Сон, навеянный «усадебным» романом: «О, как мило стоишь ты над моим прудом!» - именно так все и начинается в чеховском рассказе, как это когда-то видел Лаврецкий. «Я читаю Тургенева. Прелесть…» (5, 171, 311).
Далее рассказ перестает быть сном-воспоминанием, наполняется конкретикой, в том числе вполне прозаичной, причем в немалой степени этому способствует своими разговорами про погорельцев, председателя управы Балагина, библиотеках, аптечках и прочем старшая из сестер - Лида. Собственно, она и инициирует переход отстраненного художнического созерцания в активное общение с семьей Волчаниновых: приглашает художника в гости. Но включение в обыденную жизнь усадьбы («мы играли в крокет и lown-tennis, гуляли по саду, разговаривали, потом долго ужинали») не развеивает поэтического и вместе с тем теплого, «домашнего» ощущения: «мне было как-то по себе в этом небольшом уютном доме, <…>, и всё мне казалось молодым и чистым, благодаря присутствию Лиды и Мисюсь, и всё дышало порядочностью».
При обилии точных характеристических деталей, описывающих обстановку и новых знакомых, эмоциональное впечатление художника нерасчлененное - от всего вместе, а не от кого-то конкретно, ощущение общности - «мы». Однако это возникшее было единство уже в следующей главке распадается на контрастные составляющие: томимый недовольством собой, но неизменно праздный художник - всегда занятая делом, строгая Лида - праздная без томления, просто по-детски праздная и беспечная Мисюсь. Еще резче обозначаются оценочные контрасты: «Я был ей не симпатичен», «Лида <…> презирала во мне чужого» - а Мисюсь, наблюдая за тем, как художник пишет этюд, «смотрела с восхищением», а когда он рассуждал о «вечном и прекрасном», «слушала, верила и не требовала доказательств».
Подчеркнем: так это видит, воспринимает и описывает художник. Причем его собственные эмоциональные оценки, его реакция на девушек, особенно на Лиду, носит преимущественно отраженный , ответный характер: «Внешним образом она никак не выражала своего нерасположения ко мне, но я чувствовал его и, сидя на нижней ступени террасы, испытывал раздражение». Это раздражение , порожденное впечатлением от Лидиного нерасположения, в свою очередь, порождает выпад против Лидиной земской деятельности. То есть полемика о целесообразности «малых дел» - лечить или не лечить, учить или не учить мужиков - возникает не как самозначимый принципиальный спор, а как результат психологического напряжения между героями. Именно так провоцируются и подстегиваются дебаты между Базаровым и Павлом Петровичем - попытки анализировать взгляды Базарова на основании выдернутых из контекста реплик приводят к неизбежным выпрямлениям и натяжкам .
В «Доме с мезонином» значимость психологической подоплеки идеологических деклараций дополнительно усилена тем, что все комментарии мы получаем из одного источника - от художника. Его праздно-созерцательное состояние вообще не очень вяжется с полемической горячностью, с очевидным впаданием в крайности, в «противоположные общие места», как называл это Базаров, - ну какие могут быть университеты там, где нет элементарной грамотности? и как могут все сообща отдавать свой досуг наукам и искусствам, да еще всем миром искать смысл жизни? Договорившись до этих благоглупостей в духе знаменитого сна Веры Павловны, художник сам перечеркивает все сказанное финальной нигилистической выходкой - «Ничего не нужно, пусть земля провалиться в тартарары!»
Это Лидины аптечки его раздражили до такой степени? А может быть, то, что красивая Лида так упорно его игнорирует? А она его действительно игнорирует? К чему тогда эти демонстрации - «Это для вас неинтересно»? Не обращала бы просто внимания, и все. И почему у нее горело лицо после спора и, «чтобы скрыть волнение, она низко, точно близорукая, нагнулась к столу и делала вид, что читает газету»? Художник комментирует: «Мое присутствие было неприятно». Исчерпывающее ли это объяснение? Нет ли у Лидиного волнения и пылающих щек более сложной психологической подоплеки? И почему он сам так горячится? Но при этом, несмотря на столь очевидные разногласия и полемическую непримиримость, не испытывает к Лиде ни малейшей неприязни. Он тщательно фиксирует отношение к себе: я ей несимпатичен, мое присутствие неприятно - но ответного отторжения нет. Более того, несмотря ни на какие споры, в нем сохраняется изначальное ощущение прелести совокупного усадебного мира. Вот бы разоблачительно уцепиться за хлыст в Лидиных руках, за ее демонстративную деловитость и пренебрежительное по отношению к близким опоздание к обеду, а вместо этого он признается: «Все эти мелкие подробности я почему-то помню и люблю, и весь этот день живо помню, хотя не произошло ничего особенного».
После бурного спора художник покидает дом и в грустной августовской ночи у тех самых ворот со львами, с которых все начиналось, встречает ожидающую его Женю. Короткий обмен репликами продолжает полемическую тему, но безо всякого полемического накала; уже было простились, но - «мне стало жутко от мысли, что я останусь один, раздраженный, недовольный собой и людьми», и вот тут-то - на излете лета и в конце рассказа - после «идеологической» кульминации - возникает (или целенаправленно, хотя, может быть, и бессознательно создается героем?) кульминация эмоциональная: сначала это объяснение в любви к Жене про себя и для себя (!), затем бессловесные объятия и поцелуи.
Не высказанное вслух признание («Я любил Женю…») очень похоже на самовнушение: чувство опять отраженное («я любил ее за то, что она встречала и провожала меня, за то, что смотрела на меня нежно и с восхищением») и слишком подробно и разносторонне аргументированное, словно человек сам себя убеждает, причем в одном из этих аргументов вроде бы совершенно некстати в таком контексте опять возникает Лида, и опять констатируется не отношение к ней художника, а ее отношение к нему: «…меня восхищала широта ее [Жениных] воззрений, быть может, потому что она мыслила иначе, чем строгая, красивая Лида, которая не любила меня».
Заметим, что объятия и поцелуи не подкрепляются подразумевающимися в подобных случаях словами - признаниями, предложением. И даже в ответ на Женино намерение все тотчас же рассказать маме и сестре - никаких ответных обязательств.
Вслед за ушедшей Женей художник «поплелся» (и это после признания в любви? а где же «крылья»?), «чтобы еще взглянуть на дом, в котором она жила, милый, наивный, старый дом, который, казалось, окнами своего мезонина глядел на меня, как глазами, и понимал всё».
И состояние героя, и интонация фразы скорее настраивают на прощание, чем на ожидание завтрашнего счастья. Здесь, как и в тургеневской «Асе», всей атмосферой, «ароматом» повествования читателю дается понять, что завтрашнего счастья не будет. Прощальным подведением итогов звучит и признание: «Я был полон нежности, тишины и довольства собою, довольства, что сумел увлечься и полюбить…». И уж совсем парадоксально продолжение этой фразы: «…и в то же время я чувствовал неудобство от мысли, что в это же самое время, в нескольких шагах от меня, в одной из комнат этого дома живет Лида, которая не любит, быть может, ненавидит меня».
Психологически еще можно было бы понять противопоставление любимой Жени нелюбимой Лиде, но опять, в который уже раз, - «Лида, которая не любит, быть может, ненавидит меня»… Этот постоянный рефрен обиженного ребенка про Лиду, которая его не любит, заставляет задуматься: не стала ли нелюбовь Лиды причиной любви к Жене? может быть, художник, напротив, любит строгую, непреклонную Лиду и вся его полемическая горячность и неожиданная пылкость по отношению к мягкой, податливой Жене - это попытка вытеснения и поиск компенсации безответного и / или неосознанного чувства?
Однако окончание истории не дает оснований для такого вывода. Когда на следующий день художник пришел в опустевший дом и голос Лиды, громко и протяжно диктующей басню про ворону, которой бог послал кусочек сыру, так же отстраненно и безлично, из-за двери, как голос рока, возвестил ему об отъезде Екатерины Павловны и Жени, он принял это как должное и, ни о чем не спросив, «ушел из усадьбы тою же дорогой, какой пришел сюда в первый раз, только в обратном порядке: сначала со двора в сад, мимо дома, потом по липовой аллее…»
И даже догнавшая его слезная Женина записка, в которой содержалось объяснение скоропалительного отъезда, не заставила героя изменить маршрут, ни внешний, ни внутренний, - более того, им овладело «трезвое, будничное настроение», и никаких намерений разыскать Женю по указанному Лидой адресу (что, как справедливо заметил в свое время Скабичевский, не составило бы особого труда) он не предпринимает.
Так же успокаивается после исчезновения Аси господин Н.Н., и так же через годы напитываются поэзией и превращаются в лирическую грусть его воспоминания.
Но эти мелодические отсылки к Тургеневу, это очевидное воссоздание тургеневской атмосферы не объясняет мотивы поведения героев чеховского рассказа.
Акварельность, «матовость» (М. Неведомский) чеховского психологического рисунка провоцирует интерпретаторов сгущать краски и договаривать недоговоренное. Однако недосказанность - это принципиальное художественное качество «Дома с мезонином», принцип, положенный в его основу. Поэтому целеустремленные попытки внести ясность и договорить за Чехова выглядят беспомощно, а то и пародийно-смехотворно - чего стоит, например, определение художника как «чистопробного психопата и эротомана» (А.Скабичевский) или Лидиных забот как «крохоборческих либеральных иллюзий» (В.Ермилов).
Неуловимое в сети однозначности мерцание смыслов лучше других почувствовал А. Белкин:
«“Правда, Лида, правда...” Где правда, кто из них прав? В чем смысл жизни? Заниматься малыми делами? или великую цель ставить? или праздно жить в знак протеста? Оправдывает ли мечта о великих целях ничегонеделание, или эгоисты вообще так ведут себя и вовсе не ищут смысла жизни? Вот вам Лида, ее “за” и “против”; вот художник, его “за” и “против”; вот вам Мисюсь - ее “за” есть, а “против” пока еще нет, вот вам мама - мирная и симпатичная обывательница. И вообще - это рассказ без конца, ведь и в жизни очень часто не бывает конца. Чеховская концовка - это тоже художественное открытие» .
С последним утверждением не согласимся: конец тут есть, необратимый, безвариантный конец, - но прежде еще раз подчеркнем, что та же неоднозначность, что и в вопросах идеологических, сохраняется на протяжении всего рассказа в психологическом рисунке.
Почему Лида настояла на отъезде матери и сестры? По причине «узости» и «догматизма»?
А у нас есть уверенность в том, что художник действительно любит Женю? Он сам в этом уверен? Готов на своей любви настаивать? Бросается разыскивать пропавшую возлюбленную?
И разве он не догадывался, чем все это кончится, когда после Жениных слов о том, что она расскажет о случившемся маме и сестре, «поплелся» обратно к дому и заведомо ностальгически вглядывался в него?
А Женя - что знаем мы о ее чувствах? является ли любовью ее детское доверчивое восхищение художником?
А Лида - она сломала Жене жизнь или спасла ее от неминуемой дальнейшей двусмысленности, неловкости и ненужных страданий? Она действовала из соображений целесообразности или к этим соображениям примешивалась ревность?
И не ее ли «жестокое» решение вознесло эту историю к лирической пронзительности в финале?
Из «Дома с мезонином» невозможно извлечь мораль. Чехов не терпел категоричности и однозначности. И критику не любил за то, что от нее «воняет назойливым, придирчивым прокурором» (5, 22). «Зачем Скабичевский ругается? - изумлялся и протестовал он. - Зачем этот тон, точно судят они не о художниках, а об арестантах? Я не могу и не могу» (5, 173).
И пафос, в котором неизбежно есть категоричность, Чехову был чужд, за что его и обвиняли в «обывательски-узком кругозоре»: «Почти все его герои, - писал М. Неведомский, - именно этим отсутствием пафоса и характеризуются, это их проклятье, причина их несостоятельности, их нежизнеспособности» . Однако, по Чехову, наоборот, нежизнеспособен, или непродуктивен, или просто неприятен именно пафос.
«Такие женщины воображают, что будут любить вечно, и отдаются с пафосом», - говорит один из героев «Рассказа неизвестного человека» о Зинаиде Федоровне. Пафосная линия поведения, пафосная установка на необыкновенность и убивает в конечном счете эту наивно-беззащитную женщину.
В образе Лидии Волчаниновой есть уравновешивающая симметричность относительно героини «Рассказа»: Зинаида Федоровна витала в облаках, не очень понимая сама, чего хочет, Лида занята конкретными полезными делами - «чумичкой горшки моет» . Но и в том и в другом случае есть категоричность, чрезмерность, а значит, по Чехову, перебор, пафос.
В конце концов, неважно, чем конкретно занимается человек - служением великой идее или организацией швейной мастерской (подобную затею Лики Мизиновой Чехов очень одобрял) - важно сохранять чувство реальности, чувство меры и - чувство справедливости. На последнем Чехов особенно настаивал, полагая, что справедливость «для объективного писателя нужнее воздуха» (4, 273).
И это чувство справедливости победило его собственное изначальное предубеждение против тургеневской девушки - начав в «Попрыгунье» с пародии, затем, в «Рассказе неизвестного человека», смягчив пародийность сочувствием, он в конце концов признал обаяние этого удивительного, редчайшего «культурного продукта» и в «Доме с мезонином» создал исполненный щемящей поэзии, ностальгический и очень неожиданный образ.
Смена названия - «Моя невеста» на «Дом с мезонином» - и в данном случае, как и в случае «Попрыгуньи», важный указатель: не Мисюсь и не Лидия по отдельности, а весь этот усадебный поэтический мир в целом притягивает художника, влюбляет в себя, а в конце концов отторгает тоже весь в целом.
С момента первого появления сёстры Волчаниновы неизменно даются в паре и на контрасте, между ними вроде бы нет ничего общего, кроме родства, и в то же время они в сюжете рассказа неразлучны: даже если одна из них находится «за сценой», о ней обязательно заговаривает другая и художник непременно вспоминает Лиду, когда он вроде бы занят только Женей. При всей своей разности (Женя - «чистая поэзия», Лида - «деятельное добро»), сестры Волчаниновы составляют неразрывное единство: на фоне этого дома и сада, рядом с простодушной любящей матерью, в контексте умных и острых разговоров - не порознь, а вместе! - являют они собой тургеневскую девушку, которой невозможно не любоваться, в которую можно и должно влюбиться, но - слишком идеальную , чтобы на ней можно было обыденно, буквально - без Болгарии - жениться.
Не мог художник последовать за Женей, потому что целенаправленной страсти по отношению к ней у него совершенно очевидно не было, и без Лиды, вне поэтической рамы дома с мезонином Женя утратила свою притягательность. И Лида без Жени, в опустевшем доме, со своей диктовкой-издевкой, больше не нужна, не интересна.
Мираж рассеялся. Сон кончился. Нет больше «дома с мезонином». Никого и ничего невозможно догнать и вернуть. Отсюда (вместо эмоциональной реакции, неизбежной в рамках истории разрушенной злой волей любви) - то «трезвое, будничное настроение», которое овладевает художником и возвращает его к исходному состоянию: «по-прежнему стало скучно жить». Потому он и уезжает - не в Пензенскую губернию, а в Петербург.
Финальное «Мисюсь, где ты?» - это, конечно, не рассчитанный на отклик вопрос и не открытый финал, а музыкальная фраза, лирический вздох, которым эмоционально и мелодически очень точно завершается этот поразительный по своей художественной изысканности и филигранности, при столь же поразительной естественности и беспафосности
См.: Ребель. Г. Гений меры: Тургенев в русской культуре / Вопросы литературы. 2009. № 6. С. 317 - 226.
Неведомский М. . Без крыльев. Чехов и его творчество / А. П. Чехов: Pro et contra СПб.: РХГИ, 2002. С. 815, 800 - 801.
Этим советует заняться последней из тургеневских девушек, Марианне Синецкой, герой романа «Новь» Соломин.
«Дом с мезонином» — повесть А.П. Чехова. Имеет подзаголовок «Рассказ художника». Впервые опубликована в журнале «Русская мысль» (1896 г., №4).
В архиве писателя сохранились четыре предварительные записи, позволяющие проследить направление художественной идеи писателя в начале его работы над этим замыслом. В письме Е.М. Шавровой от 26 октября 1895 г. автор сообщал: «Теперь пишу маленький рассказ «Моя невеста». У меня когда-то была невеста... Мою невесту звали так: «Мисюсь». Я ее очень любил. Об этом пишу я».
К обещанному для сборника «Призыв» сроку (декабрю 1895 г.) произведение закончено не было, что объяснялось расширением чеховского замысла и изменением жанра: вместо рассказа получалась повесть, которая была завершена в феврале 1896 г.
Существует ряд источников, опираясь на которые удается определить круг прототипов героев и даже мест, изображенных в «Доме с мезонином». Так, «имение помещика Белокурова» обычно связывают с Богимовской усадьбой Е.Д. Былим-Колосовского в Тульской (в тексте: «Т-ской») губернии, где Чехов жил летом 1891 г.; «дом Волчаниновых» — с соседней с Богимовым усадьбой Даньково (одна из ее хозяек-сестер была учительницей местной школы, а о другой известно только то, что все считали ее «весьма поэтической натурой»; они-то, возможно, и явились прототипами чеховских героинь — сестер Волчаниновых). Другая версия возводит фамилию Волчаниновых по созвучию к фамилии сестер Турчаниновых, у которых в действительно существовавшем доме с мезонином в Тверской губернии (в повести: «Т-ской») гостил И.И. Левитан, а любовную коллизию повести — к сложным взаимоотношениям художника-пейзажиста с ними. Отдельные моменты были, вероятно, подсказаны Чехову опытом его работы в земстве.
По свидетельству многочисленных читательских писем, адресованных автору, повесть вызвала большой резонанс в обществе. Критика встретила «Дом с мезонином» Чехова неоднозначно. Основное внимание рецензентов было сосредоточено на так называемой концепции «малых дел» и отношении к ней главных героев — художника и Лиды. При этом однозначно осуждалась бездеятельность художника, его равнодушие к «общественной пользе». Предельно резок в своих оценках был А.М. Скабичевский, увидевший в чеховском центральном персонаже тип человека нравственно больного, психопатического, надломленного, приземленного, а потому «не нужного обществу».
Прижизненная писателю критика надолго определила основные принципы видения и интерпретации проблем, поднятых в произведении, практически сведя их к одной-единственной — теории «малых дел», «постепеновщины». Современное литературоведение преодолело такой упрощающий творческую мысль Чехова подход.
Основную сюжетную линию повести составляют воспоминания художника, от лица которого идет повествование, о его «несостоявшейся любви» к очаровательной девушке Мисюсь. Действие охватывает примерно три месяца, в течение которых в жизни героев определяются многие важные вехи. Динамика человеческих судеб сопоставляется в повести с циклами самой природы, придавая образу времени глубину, второй план. События разворачиваются с начала лета до осени — от встречи к разлуке. Контраст времен года акцентирует полярность настроений героев в начале и в финале произведения.
Художник, бежавший из города от «жуткого состояния одиночества, неудовлетворенности жизнью» в загородную усадьбу, обостренно чувствует неостановимый бег неповторимых мгновений бытия. Ему негде укрыться от ощущения неопределенности, зыбкости своего существования в этом мире. Поэтому столь привлекателен для него мир усадьбы Волчаниновых, где герой видит воплощенное стабильное, гармоничное начало, понимая при этом обманчивость мечты обрести жизненный покой. Встреча с юной Мисюсь, воспринимающей жизнь во всех ее проявлениях как чудо, «заразившей» героя своим восторженным мироощущением, наконец, любовь к ней возвращают рассказчику вдохновение, желание творить, радость ощущения полноты бытия. Оба героя и в рутинной повседневности сохраняют чувство причастности к вечности, к чему-то выходящему за рамки обыденного. В этом плане Жене и художнику противостоят Лида, Белокуров, Любовь Ивановна, стремление которых к ограничению своей жизни лишь одним временным измерением — буднями — лишает их возможности по-настоящему проникнуться красотой реального мира, узнать истинную любовь.
Историческое время «Дома с мезонином» Чехова — канун нового столетия. В повести в той или иной мере писатель затрагивает множество проблем, волновавших тогдашнее русское общество (именно они-то и были восприняты критикой): человек и его предназначение, прогресс и народный быт, задачи искусства. В споре художника с Лидой слышны отзвуки полемики вокруг вопроса о роли интеллигенции в обществе и ее взаимоотношении с народом. Для Чехова очевидны как пропасть, разделяющая народ и интеллигенцию, так и необходимость поиска путей ее преодоления.
Тема времени, вечности здесь органически связана с темой красоты и реализуется в особенностях художественного пространства произведения, включающего помимо усадьбы Волчаниновых, имение Белокурова, соседние нищие деревни (Сияново, Малоземово и др.), город, откуда приезжает, точнее бежит, герой, имение в далекой Пензенской губернии, куда в финале уезжает Мисюсь. Скрытый драматизм повести проявляется и в конфликте «милого, старого дома» с окружающим миром, из которого он выделен. Именно поэтому образ дома с мезонином обретает символическое звучание, сохраняя при этом свою жизненную конкретность. Сюжетообразующее значение дома подчеркнуто самим названием произведения.
По мнению Чехова, духовная свобода невозможна без свободы перемещения в пространстве. Движение судеб Мисюсь и художника обозначены их выходом за пределы пространства дома с мезонином: добрый мирок его все же никогда не заменит безграничного, многомерного космоса большой жизни. В финале герои покидают усадьбу, куда они больше никогда не вернутся, но воспоминания о ней, о Мисюсь становятся для повествователя неким духовным прибежищем, где он ищет спасения в минуты одиночества и грусти. Дом с мезонином — осколок пространства, перемещенный в память, его «потерянный рай».
Подзаголовок рассказа - «Рассказ художника».
Рассказ ведется от первого лица - художника -пейзажиста, который живет в имении своего студенческого знакомого, «обреченный на постоянную праздность». Рядом в соседнем имении проживает семья - мать с двумя дочерьми-красавицами, старшей Лидой и младшей Женей с детским прозвищем Мисюсь. Отец семейства, дослужившийся до достаточно большой должности тайного советника (соответствует нашему зам. министра), умер. Семья обеспечена, но живет в деревне исключительно из любви к природе и спокойному время-препровождению. Практически все персонажи проводят жизнь в полной праздности»: гуляют, читают, играют, едят, пьют чай, иногда ходят в церковь или по грибы. И так изо дня вдень.
Правда знакомый героя (Белокуров Петр Петрович), у которого тот снимает дом, тщательно делает вид что занимается, как сейчас говорят, хозяйственной деятельностью. Но, по словам героя, он «тяжелый и ленивый малый» и скорее создает видимость таковой. Любит «все разговоры сводить на спор», казаться умнее, чем он есть на самом деле и жаловаться, что он «ни в ком не встречает сочувствия». Все в праздности, кроме старшей дочери Лиды. Она, как бы сейчас сказали, эмансипированная девушка, работает учительницей в земской школе, учит сельских ребятишек. Получает 25 рублей и гордится тем, что тратит на себя только то, что зарабатывает. Все действующие лица описываются героем с солидной долей иронии и неприязни. Кроме младшей сестры Жени-Мисюсь, к которой герой с самого начала проникся большой симпатией, увидев в ней родственную душу. И, конечно ж,е предмет для романтических отношений, так как Мисюсь юна, мила, наивна, восторженна, а главное не скрывает своего восторженного отношения к герою, его талантам и мыслям.
Главная коллизия рассказа состоит в проходящих на фоне этой идиллии политических споров между Лидой и остальными действующими лицами на тему устройства окружающей жизни. Эти споры ведутся постоянно. Они взрывают и придают некую энергию всей этой сонной картине. Суть их выражается в том, что Лида фанатично, исповедует и как может с молодой энергией и энтузиаз мом претворяет в жизнь идею народовольцев о необходимости просвещения и лечения народа в лице местных крестьян, благотворительности и прочих «малых дел».
Члены всей семьи восхищаются, а на деле боятся властной бескомпромиссности Лиды. Главный же герой отстаивает, хотя и достаточно вяло, чисто социалистические идеи о необходимости коренного социального переустройства народной (заметим, народной, а не всей вообще и его художника в частности) жизни, фактически высказывая идеи утопического социализма. Народничество - идеология и движение разночинной интеллигенции на буржуазно-демократическом этапе освободительной борьбы в России (1861-1895). Выражало интересы крестьян, выступало против крепостничества и капиталистического развития Росии, за свержение самодержавия путем крестьянской революции. Народничество -разновидность крестьянской, общинной социалистической утопии. С начала 60 гг. XIX-го столетия существовало два течения: революционное и либеральное. Родоначальники - А.И.Герцен, Н.Г.Чернышевский, идеологи - М.А.Бакунин, П.А. Лавров, П.Н. Ткачев. «Хождения в народ», «теория малых дел» - либеральные идеи противопоставляемые марксизму и осуждаемые марксистами, которые, как известно, призывали к коренному социальному переустройству общества.
Одна Мисюсь остается в стороне от политики. Ее вообще не интересуют социальные идеи. Она живет в мире своих духовных (возможно книжных) ценностей и наверное поэтому очень добра, и искренне излучает доброжелательность и приветливость.
В финале рассказа - герой наконец-то понимает, что любит Женю-Мисюсь, поскольку ее вообще нельзя не любить. Следуют страстные поцелуи у ворот усадьбы. А далее по правилам того времени, девушку отвозят в соседнюю губернию. Решение исходит от старшей сестры -неформального главы семейства. Влюбленные страдают, но не сопротивляются.
Еще при жизни Чехова появление в печати рассказа «Дом с мезонином» вызвал многочисленные и противоречивые отклики. Главной темой обсуждения явилась нелогичность поведения и схематичность образов основных героев рассказа, за исключением, пожалуй, Жени-Мисюсь.
И в рассказе и в его обсуждении главной проблемой явилось совершенная неоднозначность и некоторое пародоксальное с логической точки зрения авторское представление характеров двух других действующих лиц рассказа - старшей сестры Лиды и главного героя-художника, выдавая очевидно авторское отношение к этим действующим лицам.
Лида, с формальной весьма распространенной житейской точки зрения, абсолютно положительная героиня, воплощающая идею об общественно активной жизненной позиции человека, неравнодушного к страданиям других людей. Действительно, она пытается по мере личных сил и возможностей делать что-то «здесь и сейчас», не дожидаясь тотального изменения существующего общественного порядка, неся заряд некоей личной сопричастности окружающей ее жизни, как бы мы сказали с современных позиций, практически, мать Тереза и принцесса Диана в одном лице.
Однако автор со всем присущем ему талантом преподносит нам ее образ нарочито несимпатичным, сухим, педантичным, резонерским. В образ Лиды автор по-видимому вложил все, что может быть отталкивающим для него в женщине: властность, бескомпромиссность, целеустремленность, трудолюбие, и даже некая жертвенность ради идеи.
Однако со времен Юнга, который был практически современником автора рассказа, такой женский тип, который впоследствии стали называть эмансипированным, психологами признавался как одно из проявлений «комплекса матери». Комплекс матери по Юнгу, может развиваться в нескольких основных направлениях, например, гипертрофии материнского до полной идентичности с матерью и его отрицание,возникновение эффекта атрофии всего женского, «защиты от матери».
Фактически оба женских типа (вероятно не случайно, ведь автор по образованию врач) и описаны в рассказе в образе двух сестер. Милая, славная Мисюсь, на ее стороне явно все симпатии как автора, так и главного героя (правда язык не поворачивается назвать его героем-любовником, но об этом позже)
Важно отметить, что Мисюсь сама по себе вроде бы и не живет. Она всегда при матери, с матерью, практически представляют с ней вдвоем единое целое. Мать в этом рассказе классический образец явления, о котором не без остроумия пишет Юнг:
«В этом случае, женственность преувеличена. Это означает усиление всех женских инстинктов, в первую очередь материнского. Негативный аспект последнего имеет место у женщины, единственная цель которой - рожать. Ясное дело, что мужчина тогда представляет собой нечто второстепенное; он - существенный инструмент зачатия, и ему, как объекту за которым нужен уход, отводится последнее место после детей, бедных родственников, котов, кур, и мебели». (Практически вся литература XVIII-XIX вв. полна примерами женских образов такого типа). Собственная личность для такой женщины также нечто побочное; она даже более или менее бессознательна, потому что жизнь проживается в других и через других...
По Юнгу материнский инстинкт в своем крайнем и бессознательном проявлении «приводит к уничтожению как собственной личности, так и частной жизни ребенка. Это уже касается взаимоотношения двух женщин - младшей дочери Мисюсь и ее матери. Дочь как бы поглащается матерью. «Чем бессознательнее такая мать в своей собственной личности, тем больше и могущественней ее бессознательная воля к власти». Признавая глубинную природную истинность женского разума, в случае гипертрофии женского начала, Юнг отмечает, что сама женщина фактически не может оценить остроту своего разума, не способна она также оценить и его глубину. И вообще « чего доброго, забывает то, что сама только что сказала». Это относится и к матери и к дочери.
Практически такой семейный дуэт и описан в рассказе. Юнг, как будто бы, анализируя именно этот рассказ (и некоторые другие рассказы Чехова), далее пишет, что при сильной привязанности к матери, у девочки не происходит естест венного процесса развития собственного эротического начала. В результате наступает проекция собственной личности на мать и «все, что напоминает материнство, ответственность, личную привязанность и эротические притязания, вызывает у таких женщин чувство неполноценности и принуждает их бежать прочь, и, конечно же, к матери, которая все то, что дочери кажется совершенно недостижимым, переживает совершенным образом, ...как бы проживая все вместо нее».
А далее очень интересная мысль: «Таким блеклым девицам брак не заказан. Напротив, несмотря на их призрачность и внутреннюю безучастность, или как раз именно поэтому, на рынке невест они котируются очень высоко. «Столь большая женская неопределенность - вожделенный эквивалент для мужской определенности и однозначности... Из-за характеристической внутренней безучастности и из-за чувства неполноценности, которое постоянно инсценируют обиженную невинность, мужчине выпадает выгодная роль - он должен с видом превосходства и все же потворствуя, т. е. квазирыцарски, сносить известную женскую недостаточность. Особенно притягательно действует пресловутая беспомощность девушки. Она в такой мере является придатком матери, что даже совсем не знает, что же ей делать, если рядом оказывается мужчина. И к тому же она так сильно нуждается в помощи и как будто ровным счетом вообще ничего не знает, что даже самый кроткий пастух станет отважным похитителем женщин и самым дерзким образом украдет дочь у любящей матери.
Именно такие женщины могут быть жертвенными супругами тем мужьям, которые существуют исключительно благодаря идентичности с профессией или одаренностью. В противном случае можно видеть как некто «воистину ничтожный, прямо-таки невзрачный, словно по волшебной лестнице, взметается на самые что ни на есть высоты. Chercher la femme, вот где ключ к разгадке тайны этого успеха».
В конечном счете такая женщина - судьба. Мужчина может говорить об этом или нет, но в конце концов «падает счастливый до безрассудства в эту дыру или же упускает и губит свой единственный шанс по завладению своей мужественностью».
Продолжает эти мысли уже наш современник профессор А. Менегетти. «Женская психология, какой бы она ни была, определяется не столько фрустрацией, обусловленной семьей, обществом, мужчиной, сколько типологией диадического симбиоза с матерью».
Но вряд ли столь вялый образ мог бы так вдохновить автора рассказа. Тайну его власти описывает все тот же знаток женской души А. Менегетти. «Сначала женщина неистово завлекает, безудержно разжигает силу своей притягательности, но затем идет на попятную или вовсе все разрушает. Жизнь женщины вообще полна жестоких противо речий: просто невероятно как ангел в ней может спокойно уживаться с дьяволом.
Я часто убеждался: женщина - вовсе не игрушка в руках мужчины, она - марионетка исключительно собственной психологии, приносящей страдания и желанной одновременно».
Женщины «склонны к саморазрушению, но к счастью они «обладают удивительной способностью к восстановлению: сегодня она подавлена и измождена, а буквально через неделю в ее дом снова возвращается весна, наполняя ее новыми силами. В юном же возрасте, « женщина расцветает, излучая сияние, источая солнечный блеск силы жизни»...
Несмотря на все давлеющие комплексы Мисюсь в какой-то степени стремится жить сама по себе. Ее индивидуализм усиливается поэзией, музыкой, искусством, песнями, театром, т.е. тем миром в который она погружена и в котором спасается от всевластия традиционного уклада жизни... Наверное о таких женщинах Менегетти пишет:
«Я... понял, что Бог приберег в женщине что-то исключительно для самого себя, но женщине это неведомо».
Кажется этой одной фразы этой достаточно чтобы выразить основную авторскую мысль относительно образа главной героини рассказа -Мисюсь.
Что же касается второй сестры - умницы и красавицы Лиды, то здесь, следуя Юнгу, речь уже идет совершенно о другой форме проявления архетипа матери, который проявляется уже «не в возвышении или ослаблении женского инстинкта, а скорее в некоей защите, преобладающей над всем остальным, от всевластия матери»... Все ее инстинкты концентрируются в форме защиты от матери и поэтому неприменимы для того, чтобы обустраивать свою собственную жизнь. В результате защиты от матери здесь имеет место ситуация, когда «происходит спонтанное развитие рассудка с целью овладения какой-либо сферой, в которую мать не вхожа. Это развитие возникает естественно из собственной потребности, а не ради какого-то мужчины, которому хотелось бы импонировать или подыгрывать духовного товарища. Это развитие должно служить разрушению власти матери посредством интеллектуальной критики или превосходящих знаний».
При благоприятном раскладе мы можем видеть человека, который «противится всему темному, неясному, двусмысленному, будет холить и привечать все определенное, ясное, разумное. Она превзойдет и превосходит свою женственную сестру в непредвзятости и холодном суждении. Относительно такого типа и Юнг и Менегетти говорят примерно одинаково: «если она обратит лицо, то мир ей откроется... Такие прозрения означают познания и открытие истины, которые являются непременным условием осознанности. Часть жизни может пройти мимо, смысл жизни, однако, для нее может быть спасен. Что же касается ее женственной сестры, то этот тип с годами теряет свой смысл жизни. «Ее научили быть матерью семейства и женой, а что потом?. Любовь, секс, семья - все это прекрасно, но все же цель жизни заключается не только в этих аспектах, айв первую очередь, в необходимости стать личностью». Но это уже скорее актуально для женщин третьего тысячелетия. В конце XIX века и для автора рассказа женский вопрос еще не стоял столь очевидно.
Понятна уязвимость типа, к которому принадлежит старшая сестра. Скорее всего он возник в недрах детского комплекса «отвергнутого» (Лида ведь старший ребенок в семье) - быть полезной во что бы то ни стало, чтобы заслужить любовь вот основной мотив такого поведения с точки зрения этого автора.. Но поскольку такое поведение все равно не позволяет человеку достигнуть желаемой цели, то принимает уже достаточно жесткие формы, с желанием тотального контроля над окружающими, руководства ими.
Воистину, справедливость без любви делает человека жестоким. Это и является тем негативом, который пытался передать нам автор образом старшей сестры. Таким образом, рассказ с историей о двух сестрах является весьма красочной демонстрацией неоднозначность «архетипа матери». В образе Лиды мы видим с одной стороны, конечно же, добродетель и преимущество, но с другой стороны, ограничение и оскудение, потому что в результате «человек приближается к пустыне доктринерства и «просветительства». И далее, цитируя Юнга, «Человек безвозвратно становится добычей своего сознания и его рациональных понятий, правильных и неправильных». Юнг пишет: «Я далек от того, чтобы умалять Божий дар разума, этой наивысшей человеческой возможности. Но в качестве единственного властелина он не имеет никакого смысла, точно так же как и свет в том мире, в котором бы ему не противостояла темнота. Никогда не стоило бы забывать, что мир существует лишь потому, что его противоположности поддерживаются в равновесии».
О многоликости архетипа матери можно говорить еще очень много, приводя примеры из мифологии и философии разных народов. Злая и добрая феи и богини. Можно еще раз восхититься смелостью автора, живущего в XIX веке в христианской православной стране, где с самого начала дуализм божественного был заменен монотеизмом для того, чтобы все зло приписать греховности самого человека. В результате происходит совершенная путаница и тупик, как для ума, так и для сердца, в котором так легко заблудиться. Примерно в то же время психолог Фрейд и его последователи доказали, что психика далека от того, чтобы быть единством.
И, наконец, о главном герое, от лица которого ведется рассказ, если не олицетворяющем, то, по крайней мере, как-то представляющим мужскую линию в сюжете, без которой все описанное лишалось какого бы то ни было смысла.
О своей жизни, характере, комплексах, мотивах герой говорит сам достаточно честно, откровенно и с полным знанием основ психоанализа. « Моя жизнь скучна, тяжела, однообразна, потому что я художник, я странный человек, я издерган с юных лет завистью, недовольством собой, неверием в свое дело, я всегда беден, я бродяга...»,. Герой осознаетсимптомы развивающейся депрессии: «Меня томило недовольство собой, было жаль своей жизни, которая протекала так быстро и неинтересно, и я все думал о том, как хорошо бы вырвать из своей груди сердце, которое стало у меня таким тяжелым...».
В соответствии с его душевным состоянием строится и все его общение с женщинами, конфликт убеждений, и вялый полный апатии и пессимизма финал истории в духе экзистенционализма того времени. Конечно, критика в лице современников автора сразу же обратила внимание на отсутствие признаков мужественности в привычном понимании этого слова. В одной из рецензий критик A.M. Скабичевский в статье «Больные герои больной литературы» писал об излюбленном чеховском типе человека - будто бы нравственно больного, надломленного, психопатического, одержимого разными душевными недугами». Как и многие из нас, Скабичевский недоумевает по поводу финала рассказа, почему герой не последовал за предметом своей страсти: «Ведь Пензенская губерния (куда «сослали» малышку Мисюсь) не за океаном, а там, вдали от Лиды, он мог бы сочетаться с Женею узами брака... Согласитесь сами, что в лице героя перед нами с головы до ног чистопробный психопат и к тому же эротоман». Многим критикам были непонятны и рассуждения художника, не нравилась его чрезмерная широта суждений.
Действительно, рассказ написан 1886 году. А мысли художник высказывает весьма современные, актуальные в третьем тысячелетии: «...Весь ум, вся душевная энергия ушли на удовлетворение временных, преходящих нужд...У ученых, писателей и художников кипит работа, по их милости удобства жизни растут с каждым днем, потребности тела множатся, между тем до правды еще далеко, и человек попрежнему остается самым хищным и самым нечистоплотным животным, и все клонится к тому, чтобы человечество в своем большинстве выродилось и утеряло навсегда всякую жизнеспособность. При таких условиях жизнь художника не имеет смысла, и чем он талантливее, тем страннее и непонятнее его роль... И я не хочу работать и не буду... Ничего не нужно, пусть земля провалится в тартарары!»
Первое, что напрашивается - причиной мрачного состояния души героя является застой в творчестве и «творческое бессилие». Оно же определяет его чувства к Мисюсь.
В подтверждение такой оценки состояния героя Юнг пишет о архетипе «Анимы» у мужчин, которым по всей видимости страдал герой: «Образ Анимы, придает матери в глазах сына сверхчеловеческий отблеск. Когда Анима уже в достаточной степения упрочилась, она изнеживает характер мужчины и делает его восприимчивым, капризным, ревнивым, тщеславным и неприспособленным. Он находится в состоянии «недомогания» и распространяет это недомогание все шире и шире...
Зато после периода зрелости, когда «сверхчеловеческий отблеск, постепенно стирается из-за банальной повседневности, длительная утрата Анимы означает растущую потерю жизненности, флексибельности (гибкости), и человечности».
Однако, как отмечает Юнг, «комплекс матери» в более широком значении может иметь для мужчины и положительное значение - развивать вкус и эстетическое чувство, в которых «никоим образом нельзя сбрасывать со счетов определенный феминный элемент» и в числе многих достоинств духовного плана, может давать и такие качества как «устремленность к высочайшим целям, брутальность в отношении всяческой глупости, тупого упорства, несправедливости и ленности».
Многие из этих качеств и демонстрирует наш герой. Его высказывание о природе болезни века, сделанное вскользь, между прочим о том, что «у девяноста девяти из ста нет ума» достаточно смело, и практически предвосхищает (или перефразирует знаменитую цитату из Гоголя) все более поздние высказывания на эту тему.
С позиций современной психологии, развивая мысли Юнга, Менегетти пишет: «мужчина по большей части позитивен, но всегда склонен проявлять пассивность по отношению к женщине, потому что видит мир сквозь призму зависимости от поощрений со стороны женщины. Он чувствует себя успешным, только если какаято женщина его превозносит». Это проявление материнского комплекса и наш герой - не исключение.
И перед ним, как и перед любым другим мужчиной, стоит задача превзойти любую связь с материнской психологией, материнским комплексом. И, похоже, он с ней справляется, как это ни пародоксально для многих звучит.
Полноценный мужчина, «достигнувший внутренней автономии от любого проявления материнского комплекса, способен распознать внутрипсихическую фиксацию, управляющую личностью той женщины, которую он любит. А как говорят современные мистики и мудрецы, для роста в любви возможно необходимо расставанье. «Разочаровать другого, чтобы следовать своей правде - путь безусловно незаурядной личности»
Таким образом, в совсем небольшом рассказе автор сумел показать себя незаурядным психологом, высказав свои тонкие и глубокие мысли, возможно во многом опережающие то время в котором он жил.
Ирина Лебедева, кандидат технических наук выпускница института спецпсихологии и космоэнергетики
Тема : идейный смысл рассказа А.П. Чехова «Дом с мезонином», 1896 г.
Цели : выяснить смысла рассказа;
развить знания учащихся о героях, играющих в жизнь;
содействовать воспитанию нравственных качеств.
Оборудование : ИАД, где появляются цитаты из рассказов Чехова, иллюстрации к рассказам писателя, высказывания известных деятелей о творчестве и личности писателя (по выбору учителя).
Ход урока
Оргмомент.
Проверка домашнего задания (два учащихся читают ответ на вопрос «Что значит «любить себя в искусстве?»).
Вступительное слово учителя.
Лика Мизинова и И. Левитан ехали к Чехову. На пароходе, услышав, что они говорят о Чехове, подошёл к ним «молодой человек в поддевке и в больших сапогах» (Былим – Колосовский)
Узнали его? Да ведь в его доме живёт художник. Именно Былим – Колосовский, поклонник творчества Чехова, стал прототипом хозяина дома, помещика Белорукова. Место действия героев – село Богимово, никто в этом не сомневается. Соседом Чехова по богимовской даче был известный художник А. А. Киселёв, отдыхавший с тремя детьми: дочерями Верой и Сашей и сыном Серёжей. Верочке было 17 лет, внешне она соответствовала созданному Чеховым образу Мисюсь…
Выразительное чтение начала рассказа до слов: «нечаянно забрёл в какую – то незнакомую усадьбу…»
Обратите внимание, ребята: несколько предложений – и завязка готова. Это характерная черта рассказов Чехова.
Давайте поговорим о двух сёстрах Волчаниновых. Начнём с Лиды. Какова её внешность?
О чём она постоянно говорит, заботится?
Понравилась ли вам Лида? Почему?
Как художник критикует теорию «малых дел»? Как вы это поняли? (Дискуссия).
Где правда? Кто из них прав? В чём смысл жизни? Заниматься «малыми делами»? Или ставить великую цель? Или праздно жить в знак протеста, как Мисюсь и её мать?
Сам Чехов строил больницы, школы, лечил людей, помогал им… Удивительно, что Лида, вызывающая антипатию, занимается именно тем, чем Чехов занимался всю жизнь, - «малыми делами».
Почему же она, делая так много нужного, вызывает отрицательные чувства? (Она пресноскучная, будничная, фантастичная, нечуткая, безжалостная).
А Женя? Почему её зовут Мисюсь? Какое впечатление произвела на вас она?
Как она борется за свою любовь? (Никак; по одному слову сестры безропотно отказалась от радости первой любви). Посмотрите на иллюстрации.
Действительно ли Лида так сильно любила народ? (Ответы. Вот что ответил на этот вопрос А. Турков: «привычка повелевать людьми, подчинять их волю может проявляться в самых разных областях жизни. Она находит «применение» даже в семье, дружбе, в любви. Ясно, например, что истинный смысл жизни Лиды Волчаниновой – не «служить ближним», как она громко выражается («говорила она громко и много»), а в том, чтобы ближние служили ей объектом, материалом для того, что она считает благодеянием, нужным, полезным делом»).
Прослушивание выступления ученика, который индивидуально сопоставил рассказ Чехова со стихотворением М. Ю. Лермонтова «Сон».
Чем Лида Волчанинова похожа на Ольгу Ивановну («Попрыгунья»)? (Да, она тоже играет в любовь, в любовь к народу. Ольга Ивановна играла в любовь к искусству – погубила мужа, Лида Волчанинова погубила любовь Мисюсь к художнику).
В чём же смысл рассказа? (Ответы. Идейный смысл рассказа сводится к тому, чтобы заставить читателя задуматься о настоящей жизни. Запишите и это тоже).
Оценки .
Домашнее задание : прочитать произведения А. П. Чехова «Душечка», «Дама с собачкой»; индивидуальные задания: 1) реферат «Любовь несовместима с бытовой повседневностью» (по рассказу «Дама с собачкой»); 2) сопоставить два кинофильма по этому рассказу; подумать, в чём своеобразие чеховских рассказов.
Волчанинова Женя (Мисюсь) — одна из героинь рассказа «Дом с мезонином», сестра Лидии, девушка 17—18 лет, тонкая и бледная, с большим ртом и большими глазами. В отличие от сестры Мисюсь проводит жизнь в праздности, много читает. Она дружит с художником, ей нравится смотреть, как он пишет этюды, она говорит с ним о Боге, о вечной жизни, о чудесном. В конце концов она увлекается им. После его объяснения героиня рассказывает все Лидии, и та, не желая развития этих отношений, заставляет ее на следующий же день уехать вместе с матерью.
Волчанинова Лидия — одна из героинь, учительница. Она из хорошей семьи, дочь тайного советника. Ей двадцать четвертый год, она «тонкая, бледная, очень красивая, с целой копной каштановых волос на голове, с маленьким упрямым ртом». На лице ее неизменно строгое, серьезное выражение. Несмотря на состоятельность, она вместе с матерью и сестрой круглый год живет безвыездно в своем имении и тратит на себя только те 25 рублей, которые зарабатывает в земской школе, и гордится, что живет на собственный счет.
Лидия Волчанинова - сторонница так называемых малых дел. Она лечит мужиков, организует библиотеки, занимается просветительской деятельностью. Эта героиня говорит только о серьезном: о земстве, о школьных библиотеках, о необходимости борьбы с председателем земской управы, который забрал в руки весь уезд, принимает активное участие в земской деятельности.
Знакомство ее с художником-рассказчиком происходит, когда она приезжает к помещику Белокурову, у которого он живет, с подписным листом просить на погорельцев. С художником у нее складываются напряженные отношения. Он считает, что несимпатичен ей: «Она не любила меня за то, что я пейзажист и в своих картинах не изображаю народных нужд и что я, как ей казалось, был равнодушен к тому, во что она так крепко верила». Начиная деловой разговор, она всякий раз сухо говорит ему: «Это для вас неинтересно», вызывая тем самым у него раздражение и желание спорить и противоречить ей. В семье она главенствует и пользуется непререкаемым авторитетом. Когда рассказчик объясняется ее сестре в любви, Лидия делает так, что на следующий день Мисюсь вместе с матерью уезжают.
Художник — рассказчик, живет в имении помещика Белокурова. Сначала он ничего не делает, живя в полной праздности и созерцании, много бродя по окрестностям. Герой знакомится с семьей Волчаниновых и увлекается младшей сестрой Женей (она же Мисюсь). Благодаря этому романтическому легкому увлечению он вновь начинает рисовать. Со старшей сестрой Лидией у него напряженные, почти неприязненные отношения. Его раздражает ее узость, постоянные разговоры только о серьезном — земстве, школьных библиотеках и т. п. Он спорит с ней, опровергая «теорию малых дел» не только как малоэффективную, но и вредную, потому что такого рода вмешательство в жизнь простого народа, по его мнению, лишь создает новые потребности, новый повод к труду. Он считает, что «призвание всякого человека в духовной деятельности — в постоянном искании правды и смысла жизни».
Сталкивая две «правды» — Xудожника и Лидии, — Чехов не становится на сторону ни одной из них, поскольку, будучи абсолютизированной, каждая становится преградой для живой стихии жизни. Они окрашены именно человеческой субъективностью, личностные мотивы и настроения (то же раздражение Художника или неприязнь к нему Лидии) вносят искажение даже в то, что по-своему неопровержимо. После того как герой признается Мисюсь в любви и она рассказывает об этом Лидии, та, не желая дальнейшего развития их отношений, вынуждает ее уехать вместе с матерью к тетке в Пензенскую губернию. Xудожник в свою очередь возвращается в Москву.
