Анри Бергсон (фр. Henri Bergson; 18 октября 1859 года, Париж - 4 января 1941 года, там же) - французский философ, представитель интуитивизма и философии жизни. Профессор Коллеж де Франс (1900-1914), член Французской академии (1914). Лауреат Нобелевской премии по литературе 1927 г. «в признание его богатых и оживляющих идей, и превосходного мастерства, с которым они были представлены».
Родился в семье пианиста и композитора Михала Бергсона (польск. Michał Bergson), впоследствии профессора Женевской консерватории, и дочери английского врача Кэтрин Левинсон. Со стороны отца ведёт свой род от польских евреев, а со стороны матери - от ирландских и английских евреев. После его рождения семья жила в Лондоне, где он освоил английский язык. Они возвратились в Париж, когда ему было восемь лет.
В 1868-1878 годах учился в лицее Фонтейна (современное название «лицей Кондорсе»). Он также получил еврейское религиозное образование. Однако в возрасте 14 лет начал разочаровываться в религии и к шестнадцати годам потерял веру. По Хьюду, это произошло после знакомства Бергсона с теорией эволюции. Окончил Высшую нормальную школу, где учился в 1878–1881 годах.
После преподавал в лицеях, в Высшей нормальной школе и Коллеж Роллен. В 1889 году защитил две диссертации - “Опыт о непосредственных данных сознания” и “Идея места у Аристотеля” (на лат. языке).
Доктор философии (1889), профессор (1898), член Академии моральных и политических наук (1901). В 1900 г. получил кафедру в Колледж де Франс, оставил его по причине нездоровья.
Бергсон вёл тихую и спокойную профессорскую жизнь, сосредоточившись на своей работе. Читал курсы лекций в США, Англии, Испании. Президент Академии моральных и политических наук (1914).
В 1911 г. группа националистов-антисемитов развернула его травлю как еврея; Бергсон предпочитал не отвечать на подобные выходки.
В 1917-18 гг. выполнял дипломатические миссии в Испании и США. С 1922 года занимал пост президента Международного комитета по интеллектуальному сотрудничеству Лиги Наций.
В конце 1920-х гг. из-за болезни постепенно целиком сосредоточился на научном творчестве. После капитуляции Франции в 1940 г. Бергсон возвратил все свои ордена и награды и, отвергнув предложение властей вывести его из-под действия антиеврейских эдиктов, будучи больным и слабым простоял в многочасовой очереди, чтобы зарегистрироваться евреем. Умер в оккупированном немцами Париже от пневмонии.
Бергсон утверждает в качестве подлинной и первоначальной реальности жизнь, которая, пребывая в некой целостности, отличается от материи и духа. Материя и дух, взятые сами по себе, являются продуктами её распада. Основные понятия, с помощью которых философ определяет сущность «жизни» - «длительность», «творческая эволюция» и «жизненный порыв». Жизнь не может быть схвачена интеллектом. Интеллект способен создавать «отвлечённые» и «общие» понятия, он - деятельность рассудка, а воспроизвести реальность во всей органичности и универсальности можно, только воссоздав её. Это под силу лишь интуиции, которая, будучи непосредственным переживанием предмета, «внедряется в его интимную сущность».
Целостное постижение действительности может быть «эмоционально-интуитивным». Кроме того, наука всегда имеет в виду практическую полезность, а это, по Бергсону, одностороннее видение. Интуиция направляет внимание на «первичную данность» - собственное сознание, психическую жизнь. Только самонаблюдению подвластна непрерывная изменчивость состояний, «длительность», а, следовательно, и сама жизнь. На данных предпосылках выстраивается учение об эволюции органического мира, влекомого «жизненным порывом», потоком «творческого напряжения». Человек находится на самом острие творческой эволюции, причём способность осознать всю её внутреннюю мощь - удел избранных, своеобразный «божественный дар». Это объясняет элитарность культуры. В существовании человека Бергсон выделяет два «этажа», два типа социальности и морали: «закрытую» и «открытую». «Закрытая» мораль обслуживает требования социального инстинкта, когда личность приносится в жертву коллективу. В условиях «открытой» морали приоритетным становится проявление индивидуальности, создание нравственных, религиозных и эстетических ценностей.
Ключевым для его философии является понятие времени. Бергсон разделяет физическое, измеряемое время, и чистое время жизненного потока. Последнее мы переживаем непосредственно. Разрабатывал теорию памяти.
Католическая церковь вносила его сочинения в Индекс запрещенных книг, однако сам он склонился к католицизму, впрочем, оставшись в еврействе. Его философия была весьма популярна в дореволюционной России.
В повести Франсуазы Саган «Здравствуй, грусть» Бергсон упоминается несколько раз.
В автобиографическом труде католического богослова Э. Жильсона "Философ и теология" Анри Бергсону посвящены несколько глав, повествующие о истоках его взглядов и их следствиях. Несмотря на то, что местами присутствует критика, содержание носит апологетический характер.
В романе Джека Лондона «Маленькая хозяйка большого дома» также упоминается Бергсон:
Попробуйте, Аарон, попробуйте найти у Бергсона суждение о музыке более ясное, чем в его «Философии смеха», которая тоже, как известно, ясностью не отличается. В романе Харуки Мураками «Кафка на пляже» также упоминается Анри Бергсон и его учение «Материя и память». В романе Генри Миллера «Тропик Козерога» упоминается Анри Бергсон и его работа «Творческая эволюция» (в переводе И. Заславской «Творческое развитие»). В романе Никоса Казандзакиса "Грек Зорба" Бергсон упоминается, как один из тех, кто оставил наиболее глубокий след в душе рассказчика. Упоминается в романе Френсиса Скотта Фицджеральда "Прекрасные и проклятые" в диалоге между Мори и Энтони.
Бергсонианство упоминается в рассказе Юрия Олеши "Вишнёвая косточка".
Опыт о непосредственных данных сознания (Essai sur les données immédiates de la conscience), 1889
Материя и память (Matière et mémoire), 1896
Смех (Le Rire), 1900
Введение в метафизику (Introduction a la metaphysique), 1903
Бергсон, А. Собрание сочинений, т. 1-5. - СПб., 1913-14.
Бергсон, А. Собрание сочинений, т. 1. - М., 1992.
Бергсон, А. Смех. - М., 1992.
Бергсон, А. Два источника морали и религии. - М., 1994
Бергсон, А. Здравый смысл и классическое образование // Вопросы философии. - 1990. - № 1. - С. 163-168.
Бергсон, А. Творческая эволюция. - М., 2006
Литература об А. Бергсоне|
Блауберг И. И. Анри Бергсон. - М.: Прогресс-Традиция, 2003. - 672 с. - ISBN 5-89826-148-6
Блауберг И. И. Социально-этическое учение А. Бергсона и его современные интерпретаторы // Вопросы философии. - 1979. - № 10. С. 130-137.
Бобынин Б. Н. Философия Бергсона // Вопросы философии и психологии. - 1911. - Кн. 108, 109.
Лосский Н. О. Интуитивная философия Бергсона. - Пг.: Учитель, 1922. - 109 с.
Свасьян К. А. Эстетическая сущность интуитивной философии Бергсона. - Ереван: АН АрССР, 1978.
Ходж Н. Бергсон и русский формализм // Альманах «Аполлон». Бюллетень № 1. Из истории русского авангарда века. - СПб., 1997. С. 64-67.
К традиционному знанию примыкает особый тип знания, которое вырабатывается обыденным сознанием. Оно «записано» на естественном бытовом языке, хранится обычно в виде расхожих выражений и штампов, умозаключения делаются в виде коротких цепочек с упрощенной логикой. Это знание систематизируется и совершенствуется в рамках здравого смысла, более развитой и строгой части обыденного сознания.
Обобщая опыт и закрепляя его в традиционных суждениях, здравый смысл консервативен. Он не настроен на выработку блестящих, оригинальных решений, но надежно предохраняет против наихудших решений. Этот консерватизм и осмотрительность и ставятся в вину здравому смыслу.
Действительно, здравый смысл может подавлять дух новаторства, он слишком уважает историю. Уайтхед под таким утлом зрения сравнивает древних египтян и греков. В культуре Египта было очень велико почтение к истории и очень развит здравый смысл. По мнению Уайтхеда, именно из-за этого «им не удалось обобщить свои геометрические познания, и потому они упустили шанс стать основателями современной цивилизации. Избыток здравого смысла имеет свои недостатки. Греки со своими туманными обобщениями всегда оставались детьми, что оказалось весьма кстати для современного мира. Панический страх заблуждений означает смерть для прогресса, а любовь к истине - его гарантию».
Возрождение, приняв за идеал этот «греческий» тип мышления (в противовес «египетскому»), принижало значение консервативного сознания и здравого смысла. Интеллектуалы Возрождения первыми провозгласили ценность неопределенности и отвергли «цензуру» опыта и традиции.
Однако нетрудно видеть, что в рамках здравого смысла добывается, систематизируется и распространяется самый большой массив знания, которым пользуется человечество. Этот массив вступает в непрерывное взаимодействие с другими массивами знания и перекрывается с ними. При этом наблюдаются и синергический, кооперативный эффект, и конфликты.
Знание, вырабатываемое здравым смыслом, находится в сложных отношениях с научным знанием. В реальной жизни люди не имеют времени, чтобы делать сложные многоступенчатые умозаключения по большинству вопросов. Они пользуются здравым смыслом. Это - инструмент рационального сознания, который, однако, действует иначе, нежели научная рациональность. Он служит главным подспорьем логическим рассуждениям и умозаключениям.
Но с момента Научной революции в среде высокообразованных людей здравый смысл стал цениться невысоко - куда ниже, чем развитые в науке приемы теоретического знания. При обсуждении когнитивной структуры «общества знания» здравый смысл, как правило, вообще не упоминается. На деле речь идет об интеллектуальном инструменте, ни как не менее важном, чем научное мышление. Более того, само научное знание становится социально значимой силой только при наличии массовой поддержки здравого смысла.
Теоретическое научное знание может привести к блестящему, наилучшему решению, но часто ведет к полному провалу - если из-за недостатка средств (информации, времени и пр.) человек привлек негодную для данного случая теорию. Поэтому в реальности оба массива знания и оба способа добывать его дополняют друг друга. И когда научное мышление стало теснить и принижать здравый смысл, в его защиту выступили философы разных направлений (например, такие как А. Бергсон и А. Грамши).
И все же доминирующей линией в онаученной части культуры Нового времени было третирование здравого смысла не просто как упрощенного способа познания, но и как источника ложного знания. Как пишет 3. Бауман, «для Спинозы единственное знание, достойное этого имени, есть знание твердое, абсолютное… Спиноза разделял идеи на четкие категории (не оставляя места для "среднего случая") - такие, которые образуют знание, и ложные. Последним безоговорочно отказывалось в какой-либо ценности, и они характеризовались чисто отрицательно - через отсутствие знания».
По мнению Баумана, ведущие философы и ученые-мыслители эпохи становления современной науки были едины в этом мнении. Он пишет, опираясь на рассуждения Декарта: «Долг философии, который Кант взялся установить, состоял в "разрушении иллюзий, берущих свое начало в ложных понятиях, какие бы заветные надежды и ценные ожидания ни были разрушены их объяснением". В такой философии "мнения совершенно недопустимы"… Декарт бы охотно с этим согласился: "Человек, который ставит целью развитие своих знаний выше обыденного уровня, должен стыдиться использования в качестве повода для сомнений форм речи, придуманных простонародьем".
И интуиция, и дедукция, систематически развернутые философом, «есть наиболее твердые пути знания, и ум не должен допускать других. Все другое должно быть отвергнуто как чреватое ошибками и опасностями… Мы отвергаем все подобное чисто вероятное знание и полагаем себе правилом доверять лишь тому, что вполне известно и не может быть поставлено под сомнение»…
Все это вместе очерчивает то, что Ричард Рорти назвал «основополагающей философией», обвинив Канта, Декарта и Локка в том, что они совместно навязали эту модель последующим двум столетиям философской истории».
В новом обществоведении, которое формировалось в парадигме Научной революции, здравый смысл отрицался как антипод рационального сознания идеального индивида, как продукт местных условий, предопределяющих групповую идентичность той или иной «общины». Рационализм Научной революции следовал идеалу универсализма и видел в особенностях местных культур фильтр, отделяющий здравый смысл от достоверного знания.
Бауман продолжает: «Во-первых, социология взяла на себя критику здравого смысла. Во-вторых, она взялась за конструирование схем социальной жизни, относительно которых можно было бы эффективно выявлять отклонения, недозволенные формы поведения и все такое, что с системной точки зрения выступало как проявление социального беспорядка».
В когнитивном плане обществоведение, как философия общества, и обществоведение, как инструмент власти, совпадали в своем отрицании здравого смысла как низового массового знания «о себе».
«Их задачи, - писал Бауман, - совпадали в том, что касается осуждения, отрицания и лишения легитимности всего "чисто опытного" - спонтанных, самодельных, автономных проявлений человеческого сознания и самосознания. Они неотвратимо вели к отрицанию человеческой способности достичь адекватного знания о себе самом (или, скорее, они квалифицировали всякое знание о себе, в силу самого факта, что это знание о себе, как неадекватное). Так же, как Церковь должна была относиться к своей пастве как к сборищу грешников, модернистские социальные науки должны были относиться к своим объектам как к невеждам».
Если на первом этапе институционализации науки ее идеологи делали упор на общедоступности научного знания, то по мере роста престижа и социального статуса ученых стали высказываться совершенно противоположные утверждения. Так, Джон Гершель писал вначале: «Наука есть знание всех, расположенное в таком порядке и по такому методу, которые делают это знание доступным для каждого». В более поздних работах он, напротив, подчеркивает, что здравый смысл не совпадает с научным знанием, и научное мышление требует отказа от многих мыслительных привычек здравого смысла.
Исходя из этих представлений модерна, резко отрицательную позицию по отношению к здравому смыслу занял Маркс. В системе общественного сознания обыденное сознание у него определенно предстает как ложное. В программном труде Маркса, написанном совместно с Энгельсом («Немецкая идеология»), сказано: «Люди до сих пор всегда создавали себе ложные представления о себе самих, о том, что они есть или чем они должны быть. Согласно своим представлениям о боге, о том, что является образцом человека, и т. д. они строили свои отношения. Порождения их головы стали господствовать над ними. Они, творцы, склонились перед своими творениями. Освободим же их от иллюзий, идей, догматов, от воображаемых существ, под игом которых они изнывают. Поднимем восстание против этого господства мыслей».
Таким образом, программа Маркса декларирована как «восстание против господства мыслей», порожденных обыденным сознанием. Согласно представлениям Маркса, знание, порожденное в рамках здравого смысла, не обладало способностью к развитию - оно лишь следовало за материальным бытием как его отражение. Фактически отрицался сам статус здравого смысла как принадлежащего к системе знания. Представления здравого смысла якобы не могли меняться под воздействием их собственного развития как знания, путем анализа причинноследственных связей, приложения меры и логики.
Эти установки модерна в отношении здравого смысла были приняты и провозвестниками постмодернизма. Для них здравый смысл был носителем устойчивых мировоззренческих позиций («истин»), коллективно принятых и оформленных традицией. Это было несовместимо с идеей неопределенности бытия, ситуативности его оценок. Философ-экзистенциалист Л. Шестов в своей работе «Апофеоз беспочвенности» прямо заявляет, что «человек волен так же часто менять свое "мировоззрение" как ботинки или перчатки». Для него неприемлемо то соединение знания и понимания, которого ищет здравый смысл, он считает эти категории несовместимыми. Он - принципиальный сторонник «производства неопределенности» и потому противник принятых суждений: «Во всем, на каждому шагу, при случае и без всякого случая, основательно и неосновательно следует осмеивать наиболее принятые суждения и высказывать парадоксы. А там - видно будет».
Напротив, в среде левой интеллигенции, близкой к народникам и левым кадетам, здравый смысл признавался как источник знания, который был одним из корней современной науки. В.И, Вернадский писал в 1888 году: «Масса народная обладает известной возможностью вырабатывать известные знания, понимать явления - она, как целое и живое, обладает своей сильной и чудной поэзией, своими законами, обычаями и своими знаниями… Этой работой достигается известное общественное знание, выражающееся в иных законах, иных обычаях, в иных идеалах… Я вижу, как из работы отдельных лиц, опирающихся и исходящих постоянно из познанного массами, выработалось огромное, подавляющее здание науки».
На первых этапах советского строя обществоведение, во многом еще «стихийное», в большой мере опиралось на здравый смысл и традиционное знание. Однако, начиная с 1960-х годов, в советском обществоведении стало превалировать отношение к здравому смыслу, следующее установкам западных идеологов позитивной науки и Маркса.
М.К. Мамардашвили подчеркивает, что даже рационализированное, но не «уполномоченное», сознание человека не обладает способностью «ясного сознания его положения» и его связи с действительностью. Он пишет: «Как постоянно показывает Маркс, основная зависимость и "точка роста" рационализированных косвенных образований в культуре состоят в том, что именно превращенное сознание, стихийно порожденное общественным устройством, разрабатывается - уже a posteriori и специально - идеологическими уполномоченными господствующего при этом устройстве класса. Оно является мыслительным материалом и духовным горизонтом особого идеологического сословия, которое и создает официальную, а тем самым и господствующую в обществе идеологию класса».
На практике эта установка усилила пренебрежение общественным мнением как всего лишь проявлением «ложного сознания». Опираясь на эти положения, «идеологические уполномоченные» истмата во время перестройки стали принципиально отвергать рациональные доводы, исходящие из повседневного опыта людей. Авторы канонического учебника исторического материализма В.Ж. Келле и М.Я. Ковальзон писали: «Поверхностные, основанные на здравом смысле высказывания обладают немалой притягательной силой, ибо создают видимость соответствия непосредственной действительности, реальным интересам сегодняшней практики. Научные же истины всегда парадоксальны, если к ним подходить с меркой повседневного опыта. Особенно опасны так называемые "рациональные доводы", исходящие из такого опыта, скажем, попытки обосновать хозяйственное использование Байкала, поворот на юг северных рек, строительство огромных ирригационных систем и т. п.».
При этом невозможно было и слова сказать об абсурдности их доводов: из каких парадоксальных научных истин следует, что недопустимо «хозяйственное использование Байкала» или «строительство огромных ирригационных систем»? Ведь это просто глупость! Да и рождались все эти большие проекты именно в научно-исследовательских институтах (прежде всего в Академии наук СССР), а философски обосновывали их профессора исторического материализма.
В результате, все точки зрения, которые вырабатывались вне установленной иерархии власти, игнорировались - более или менее демонстративно. После ликвидации советских общественных норм это пренебрежение стало не просто демонстративным, но и нарочито наглым.
В условиях кризиса, когда рушатся догмы и стереотипы, подрываются нормы строго логического мышления и происходит хаотизация общественного сознания, здравый смысл с его консерватизмом и простыми однозначными понятиями начинает играть исключительно важную стабилизирующую роль. Он становится одной из главных линий обороны против наступающей беспочвенности.
Такой период мы переживаем сейчас и в России.
Очень коротко скажем о знании, систематизированном и «записанном» в художественных образах. Оно действует на духовный мир человека в плоскости, соединяющей воображение, эмоциональную сферу и рациональное мышление.
На исходе Средневековья художественное знание соединяли с зарождающейся наукой глубокие связи. В Средние века в число математических наук в университетах наряду с арифметикой, геометрией и астрономией входила музыка. Лютня была «и излюбленным инструментом певцов, и инструментом ученых, отвечавшим требованиям точных математических расчетов, с помощью которых постигалась природа музыкального звука». Мерой для оценки расчетов была эстетическая категория - красота мелодических созвучий. Из сочетаний звуков делались теоретические выводы.
Плодотворным для открытия научного метода был спор о строении музыки, в котором принял активное участие отец Галилео Галилея, музыкант и композитор Винченцо Галилей. Во второй половине XIV века вышел трактат Николая Орема «О соизмеримости и несоизмеримости движений неба». В нем автор изложил проблему в форме сна, в котором он просит Аполлона разрешить его сомнения. Аполлон поручил Музам и Наукам высказать свои соображения. Вопрос стоял принципиально - автор вложил в уста Гермеса такие слова: «Ведать музыку - не что иное как знать порядок всех вещей».
Арифметика считала, что все движения неба соизмеримы , Геометрия возражала. Автор трактата принадлежал к течению, которое отстаивало мнение, что иррациональная пропорция «изгнана из движений неба, производящих мелодические созвучия». Теоретики нового течения считали, что права Геометрия, так что присутствие иррациональных пропорций в звуках (диссонанса) придает музыке особую яркость и красоту.
Этот трактат положил начало спору, который длился полтора века и в ходе которого было высказано много методологически важных для науки идей. Этот спор, в который через отца был вовлечен Галилео, как считают историки, существенно повлиял на становление его как методолога. Для нас важно то, что музыка, ставшая важной частью культуры и общественной жизни, оказалась тесно связана с научным мышлением и научным типом обсуждения расчетов и выводов. Так научное знание становилось частью культуры.
Совершенно необходимым элементом всей системы знания является знание, с древних времен накопленное в особой отрасли «духовного производства» - литературе. В принципе, с самого зарождения систематизированного знания и рефлексии над ним (философии) литературный текст был способом фиксации и передачи этого знания, а создание такого текста - важным этапом познавательного процесса. Эта сторона литературного творчества не утратила своего значения и в современной науке.
Так, историки науки отмечают глубинную связь литературного метода Достоевского с методологией науки, причем постклассической. Эйнштейн писал: «Достоевский дает мне больше, чем любой другой мыслитель, больше, чем Гаусс». Художественные модели Достоевского были рационалистическими , их сквозной темой было противоречивое развитие мысли. Метод же построения модели был экспериментальным. Он помещал своих героев в обстановку критического эксперимента (experimentum crucis). Историки говорят, что Достоевский осуществил синтез научного и художественного методов. Более того, художественные экспериментальные модели Достоевского обладают вполне научной строгостью, так что И.П. Павлов сказал: «Его слово, его ощущения - факт». Действительно, отложившиеся в литературе слова и ощущения - важная часть реальности общества, и создание этой реальности сопряжено с порождением и движением особого знания.
У Достоевского этот синтез выражен необычайно ярко, «модельно», но он присутствует и в творчестве многих других писателей и поэтов, во множестве вариаций. Можно даже сказать, что уже в позднее Средневековье этот синтез стал необходимым качеством художественного произведения, которое было культурной предпосылкой для возникновения в XVI веке того, что мы называем современным научным методом.
Методология мысленного эксперимента была, можно сказать, выработана в ходе становления литературы, порожденной книгопечатанием. Эта литература привела к возникновению нового типа чтения как диалога читателя с текстом, и в процессе этого диалога воображение строило пространство мысленного эксперимента.
Эйнштейн сказал по этому поводу: «Воображение важнее знания, ибо знание ограничено, воображение же охватывает все на свете, стимулирует прогресс… Строго говоря, воображение - это реальный фактор в научном исследовании».
Воображение играет главную роль в художественном восприятии мира. Но в то же время это и способность человека, необходимая для мыслительного постижения реальности. В уме мы оперируем теми образами реальности, которые нам производит наше воображение. Уже Аристотель писал, что когда ум осознает какую-то вещь, он должен построить ее в воображении. Исходя из этих «образов вещей» мы вырабатываем и нашу линию поведения. Таким образом, значительная часть запаса знания, исходя из которого действует человек, создана при участии воображения и записана в художественных образах.
Магия живописи основана на том, что мы видим пейзаж, изображенный на картине, не так, как мы увидели бы его в натуре. Мы знаем, что картина - это всего лишь реальный холст, немного красок на нем и деревянная рама. Это - устройство, которое помогает нам создать иной, воображаемый мир, прекраснее реального. Мир, воображаемый с помощью картины, может быть усложненным - в нем самом может быть и картина, и зеркало. Вехой в формировании современной западной цивилизации с ее разделением субъекта и объекта, была картина Веласкеса «Менины»: на ней художник, пишущий картину, отражается в зеркале.
Очень важное для рационального знания понятие «картина мира» возникло благодаря живописи Возрождения. Тогда была изобретена перспектива, и человек впервые увидел мир как картину, как бы находясь вне его. Это ощущение способствовало важному мировоззренческому сдвигу - разделению Человека и Природы как субъекта и объекта.
На пути соединения знания и художественного образа совершенно особое место занимает изобретение карты - важная веха в развитии культуры. Карта как способ «свертывания» и соединения разнородной информации обладает не просто огромной, почти мистической эффективностью. Она обладает не вполне еще объясненным свойством - «вступать в диалог» с человеком. Карта - инструмент творчества, так же, как картина талантливого художника, которую зритель «додумывает», дополняет своим знанием и чувством, становясь соавтором художника. Она мобилизует пласты неявного знания работающего с нею человека.
В то же время карта мобилизует подсознание. Как мутное и потрескавшееся волшебное зеркало, карта открывает все новые и новые черты образа по мере того, как в нее вглядывается человек. Ведь карта - не отражение видимой реальности, как, например, кадр аэрофотосъемки. Это визуальное выражение представления о реальности, переработанного соответственно той или иной теории.
Огромный массив знания записан в образах драматургии. Театральная сцена обладает колдовской силой - это как окно в воображаемый мир. Поэтому театр по своему воздействию на сознание занимает совершенно исключительное место. Можно сказать, что театр стоит у истоков современной европейской цивилизации, это был инструмент «превращения племени в общество». В отличие от шизофреника нормальный человек отдает себе отчет в том, что образы его воображения не есть реальность. Именно потому они и приобретают для человека особый глубокий смысл - они как бы выявляют сущность вещей и событий. Эти образы «реальнее» фактов, они - сверхреальность. Когда человек вживается в них, с ним может произойти озарение - ему кажется, что он проникает в суть вещей. Если же озарение оказывается коллективным, возникает сильный массовый порыв, по своей силе сравнимый или превышающий действие рационального знания.
В своем учении о театре Аристотель утверждает, что очищающее действие трагедии происходит именно в воображении - через взаимодействие эффектов страха и сострадания. Для достижения этих эффектов необходимо, чтобы создаваемый перед зрителем мир был условным (художественным), надреальным. Если бы он был совершенно похож на реальность, в пределе - сливался бы со сценами страданий, которые людям доводится видеть в обыденной жизни, то эффект ограничивался бы обычными чувствами конкретного страха или сострадания.
В театре, как и в неподвижной картине, воображаемый мир может быть усложнен. Таким образом, театр становится лабораторией для проведения мысленных экспериментов. Гамлет, манипулируя воображением, заставил раскрыться мать и Клавдия, попросив актеров сыграть пьесу, изображающую цареубийство, - а зрители видели в Англии XVI века этот двойной театр. Так эти зрители становились современными европейцами.
В «информационном обществе» возникли новые технологические средства, позволяющие охватить интенсивным воздействием спектакля миллионы людей одновременно. Возникли и организации, способные ставить невероятные ранее по масштабам политические спектакли - и в виде массовых действ и зрелищ, и в виде кровавых провокаций. Появились новые виды искусства, сильно действующие на психику (например, перформанс, превращение куска обыденной реальности в спектакль),
Все это вместе означало переход в новую эру - постмодерн, с совершенно новыми, непривычными этическими и эстетическими нормами, новыми концепциями общественного сознания. Постмодернизм - это радикальный отказ от норм Просвещения, от классической логики, от рационализма и понятия рациональности вообще. Это стиль, в котором «все дозволено», «апофеоз беспочвенности». Здесь нет понятия истины, а есть лишь суждения, конструирующие любое множество реальностей.
Речь идет о важном сдвиге в культуре, о сознательном стирании грани между жизнью и спектаклем, о придании самой жизни черт карнавала, условности и зыбкости. Сегодня эти культурологические открытия делают социальной технологией. Этот переход накладывается на более широкий фон антимодерна - отрицания норм рационального сознания, норм Просвещения. Это постоянные разрывы непрерывности. Действия с огромным «перебором», которых никак не ожидаешь. Художественными средствами создается культурный шок, который эффективно используется в политике, исходя из научного знания об обществе в этом аномальном состоянии. Можно вспомнить танковый расстрел Дома Советов в 1993 году или атаку на небоскребы в Нью-Йорке в 2001 году.
Одним из тех, кто заложил основы нового обществоведения , включающего художественное воображение в систему знания, был Грамши. Недаром его имя называют в одном ряду с именами М. Бахтина в культурологии, М. Фуко и других новаторов - в философии. Грамши - один из первых философов, которые почувствовали новую научную картину мира и перенесли ее главный дух в науку об обществе.
В российском обществоведении идеологическая сила художественных образов не была верно оценена (точнее, сами обществоведы мыслили как художники и не замечали проблемы). Россия стала читающей страной, и уже с середины XIX века возникло глубокое противоречие - русский человек читал художественную книгу, как текст Откровения. Это был кризис модернизации, отраженный в культуре, - люди верили книге и принимали художественные модели реальности за достоверное знание.
Художественное восприятие настолько сильно и ярко, что часто отделяется от рационального мышления, а иногда подавляет и здравый смысл. Вспомним горькое предположение В.В. Розанова: «Приказ № 1, превративший одиннадцатью строками одиннадцатимиллионную русскую армию в труху и сор, не подействовал бы на нее и даже не был бы вовсе понят ею, если бы уже 3/4 века к нему не подготовляла вся русская литература… Собственно, никакого сомнения, что Россию убила литература».
А как было искажено литературой восприятие истории России уже в XX веке! Прочитав в школе «Муму», школьники создают в своем воображении страшный и тотальный образ крепостного права. Надо было бы дать в том же учебнике маленькую справку: ведь число крепостных среди крестьян в России лишь на короткий срок достигло половины, а уже в 1830 году составляло лишь 37%. Право продавать крестьян без земли было дано помещикам лишь в 1767 году и отменено уже в 1802 году. Мы же в массе своей думали, что помещики направо и налево распродавали крестьян, да еще старались разделить мужа и жену. Но это же были случаи исключительные!
Обществоведение не вносило корректив в сообщения художественной литературы, даже не задумывалось об этой обязанности. Здесь тоже важное отличие от западного обществоведения. Ну, изобразил какой-нибудь Стендаль тупого офицера - не придет же из-за этого французам в голову возненавидеть офицерство и армию. А русский читатель из условного мира художественных образов выхватит Скалозуба и переносит его на землю, замещает им реального офицера. А уж если прочтет «После бала», то возненавидит всех полковников.
В.В. Розанов упрекнул русскую литературу за безответственность. Но писатели XIX века еще не знали взрывной силы слова в русской культуре. Вспомним подготовку к войне в Чечне в 1994 году. Как тогда раскручивали Приставкина с его повестью. Ей требовали верить - ведь он так видел мир своими детскими глазами, ведь он сам видел слезинку чеченского ребенка! Как быстро сняли по ней фильм - надо было взрастить Дудаева. Когда уже бомбили Чечню, Приставкин хвастался в западной прессе: «Мой фильм "Ночевала тучка золотая" Дудаев смотрел, сидя один в зале, - и по щекам его текли слезы». Приставкин - солдат холодной войны, писал он не детские воспоминания, а создавал из полуправды ложный образ, который читатель еще многократно дополнил своим воображением. Цель была: от слезинки ребенка - через слезинку Дудаева - к кровавым слезам целых народов.
Мы могли убедиться, что модели общественных явлений, представленные в художественных образах, составляют очень большую часть аргументации и рассуждений в обществоведении. Роман Достоевского «Бесы», книжка Бунина «Окаянные дни», фантастика Оруэлла или М. Булгакова во время перестройки давались идеологами прямо как научные труды, излагающие хорошо установленные истины.
Опыт последних тридцати лет обязывает нас достоверно, по-инженерному, встроить художественное знание в систему социодинамики всех видов знания, необходимых как для понимания, так и для воздействия на общественные процессы.
Хотя наука с самого начала декларировала свой абсолютно рациональный характер и полную формализуемость всех своих утверждений (т. е. возможность однозначно и ясно их выразить), любой мало-мальски знакомый с научной практикой человек знает, что это миф. Это справедливо для всех наук и для обществоведения. Рациональное и формализуемое знание составляет лишь видимую часть айсберга тех «культурных ресурсов», которыми пользуется ученый. Интуиция, верования, метафоры и искусство играют в его работе огромную роль, одинаково важную как в мыслительном процессе, так и в процедурах эксперимента или наблюдения.
Гений органического синтеза Р.Б. Вудворд планировал парадоксальные пути получения невероятно сложных соединений, так что рациональное объяснение его схем находилось лишь потом, после успешного завершения работы. Эмилю Фишеру непонятным образом удавалось кристаллизовать (и, значит, очищать) такие соединения углеводов, которые «не хотели» кристаллизоваться ни в одной другой лаборатории мира, так что среди химиков ходили легенды о магических свойствах бороды Фишера, служившей затравкой кристаллизации.
Великий русский ученый М.С. Цвет, создатель хроматографии (одного из важнейших методов современной химии и биологии), изготовлял хроматографические колонки, эффективность которых и сегодня достигается с трудом, хотя за 100 лет развития хроматографии разработаны сильные теоретические и расчетные методы. Он «чувствовал», как вещества передвигаются по колонке, «знал», что в ней происходит. Его методические формулировки были поразительно верными, но всего изложить он не сумел. Через полвека немецкий химик и историк науки писал: «Обладая творческим воображением, Цвет 40 лет назад создал поразительно ясное представление о тех основных процессах, на которых основана современная хроматография».
Описаны попытки ряда лабораторий воспроизвести удачную разработку лазера на углекислом газе. Оказалось, что ученые, создавшие работающую установку, не могли точно описать в публикациях или даже объяснить коллегам свои действия. Точные копии их установки не работали. Лишь в ходе длительных личных контактов удавалось передать неявное, неформализуемое знание. С этим сталкивался любой исследователь-практик.
Важным источником неявного и даже неформализуемого знания в науке является «мышечное мышление», развитое у многих ученых, - способность ощущать себя объектом исследования. Так, Эйнштейн говорил, что старается «почувствовать», как ощущает себя луч света, пронизывающий пространство. Уже затем, на основании этих мышечных ощущений он искал способ формализовать систему в физических понятиях (это нередкое в любой творческой работе явление называют «сначала нахожу, потом ищу»). Этот тип знания, не поддающийся строгому изложению, плохо изучен; однако очень многие ученые подчеркивают его большое значение. О нем они чаще всего рассказывают только своим близким друзьям.
В одном очерке по истории науки (А. Кестлера) сказано: «Есть популярное представление, согласно которому ученые приходят к открытию, размышляя в строгих, рациональных, точных терминах. Многочисленные свидетельства указывают, что ничего подобного не происходит. Приведу один пример: В 1945 году в Америке Жак Адамар организовал в национальном масштабе опрос выдающихся математиков по поводу их методов работы. Результаты показали, что все они, за исключением двух, не мыслят ни в словесных выражениях, ни в алгебраических символах, но ссылаются на визуальный, смутный, расплывчатый образ.
Эйнштейн был среди тех, кто ответил на анкету так: "Слова языка, написанные или произнесенные, кажется, не играют никакой роли в механизме мышления, который полагается на более или менее ясные визуальные образы и некоторые образы мускульного типа. Мне кажется, то, что вы называете полным сознанием, есть ограниченный в пределах случай, который никогда не может быть законченным до конца, что сознание - это узкое явление"».
Для обозначения и осмысления явлений ученые «дома», в своей лаборатории, пользуются нестрогой терминологией из вненаучной практики, понятиями, основанными на здравом смысле. Уже отсюда вытекает возможность расхождения во мнениях ученых, принадлежащих к разным группам.
Особым типом неявного знания может считаться та совокупность «не вполне научных» представлений и верований, которую некоторые историки и философы науки называют научной идеологией. Этот тип связанного с наукой знания не является иррациональным, но он и не вполне рационально-научный. Обычно он распознается именно как научная идеология лишь задним числом, а на первых порах кажется плохо формализованной научной концепцией (типичным примером научной идеологии считают атомизм, давший впоследствии начало ряду строгих научных направлений). Как говорят, главное в научной идеологии состоит не в том, что она открыто высказывает, а в том, что она замалчивает.
Что же происходит, когда ученому приходится выступать в качестве эксперта по проблеме, запас «явного» знания о которой недостаточен? Он не только может, но и обязан использовать весь доступный для него запас неявного знания. Но поскольку это знание неформализуемо, ход его рассуждений не может быть подвергнут рациональному независимому контролю. Строго говоря, эти рассуждения не соответствуют критериям научности, согласно которым исследование должно быть проведено так, чтобы давать возможность воспроизвести его другим, независимым от автора ученым.
Это - одно из противоречий, присущих творческой деятельности. В уже цитированном очерке сказано: «По свидетельству тех оригинальных мыслителей, которые взяли на себя заботы проследить за своими методами работы, вербализованное мышление и сознание в целом играет только подчиненную роль в короткой, решающей фазе творческого акта как такового. Их фактически единодушное подчеркивание спонтанности интуиции и предчувствий бессознательного происхождения, которые они затрудняются объяснить, показывают нам, что роль строго рациональных и словесных процессов в научном открытии была широко переоценена, начиная с эпохи Просвещения. В творческом процессе всегда существует довольно значительный элемент иррационального, не только в искусстве (где мы готовы признать его), но и в точных науках тоже.
Ученый, который, столкнувшись с трудной проблемой, отступает от точного вербализованного мышления к смутному образу, казалось, следует совету Вудворта: «Мы должны часто стараться не говорить, чтобы ясно мыслить». Язык может стать преградой между мыслителем и реальностью: творчество часто начинается тогда, когда кончается язык, т. е. когда его субъект отступает к дословесному уровню умственной активности».
В обществоведении нередко приходится сознательно сохранять в состоянии неявного и то знание, которое вполне можно было бы сделать явным и формализованным. Было отмечено, что существование общества в принципе невозможно без наличия некоторых зон неопределенности - пространства незнания . Вторжение науки в эти зоны чревато резким нарушением установившихся в социальном порядке равновесий.
С этим связано, например, беспокойство начавшимся внедрением техники раннего определения пола будущего ребенка, которое в некоторых культурах приводит к заметному сокращению численности новорожденных девочек (по последним данным, это становится угрожающей проблемой для Китая).
Вот красноречивая иллюстрация, которую дает социолог Я. Эзраи: «Любопытный пример политического табу в области демографической статистики представляет Ливан, политическая система которого основана на деликатном равновесии между христианским и мусульманским населением. Здесь в течение десятилетий откладывалось проведение переписи населения, поскольку обнародование с научной достоверностью образа социальной реальности, несовместимого с фикцией равновесия между религиозными сектами, могло бы иметь разрушительные последствия для политической системы».
Трагический опыт Ливана показывает, что это нежелание знать отнюдь не было абсурдным. К каким результатам привела даже краткосрочная попытка реализации безумной доктрины полной гласности («прозрачности»), которую мы видели у себя в стране в конце 80-х годов XX века.
Приведем несколько замечаний Анри Бергсона о здравом смысле. В 1895 году он говорил перед студентами - победителями университетского конкурса:
«Повседневная жизнь требует от каждого из нас решений столь же ясных, сколь быстрых. Всякий значимый поступок завершает собою длинную цепочку доводов и условий, а затем раскрывается в своих следствиях, ставящих нас в такую же зависимость от него, в какой находился он от нас. Однако обычно он не признает ни колебаний, ни промедлений; нужно принять решение, поняв целое и не учитывая всех деталей. Тогда-то мы и взываем к здравому смыслу, чтобы устранить сомнения и преодолеть преграду. Итак, возможно, что здравый смысл в практической жизни - то же, что гений в науках и искусстве…
Сближаясь с инстинктом быстротой решений и непосредственностью природы, здравый смысл противостоит ему разнообразием методов, гибкостью формы и тем ревнивым надзором, который он над нами устанавливает, уберегая нас от интеллектуального автоматизма. Он сходен с наукой своими поисками реального и упорством в стремлении не отступать от фактов, но отличен от нее родом истины, которой добивается; ибо он направлен не к универсальной истине, как наука, но к истине сегодняшнего дня…
Я вижу в здравом смысле внутреннюю энергию интеллекта, который постоянно одолевает себя, устраняя уже готовые идеи и освобождая место новым, и с неослабевающим вниманием следует реальности. Я вижу нем также интеллектуальный свет от морального горения, верность ей, сформированных чувством справедливости, наконец, выпрямленный характером дух… Посмотрите, как решает он великие философские проблемы, и вы увидите, что его решение социально полезно, оно поясняет формулировку сути вопроса и благоприятствует действию, кажется, что в спекулятивной области здравый смысл взывает к воле, в практической - к разуму».
А. Бергсон. Здравый смысл и классическое образование. - «Вопросы философии». 1990. № 1.
Антонио Грамши причислял здравый смысл к разновидности рационального мышления. Он писал в «Тюремных тетрадях»:
«В чем же именно заключается ценность того, что принято называть обыденным сознанием" или "здравым смыслом"? Не только в том, что обыденное сознание, пусть даже не признавая того открыто, пользуется принципом причинности, но и в гораздо более ограниченном по своему значению факте - в том, что обыденное сознание в ряде суждений устанавливает ясную, простую и доступную причину, не позволяя никаким метафизическим, псевдоглубокомысленным, псевдоученым и т. д. ухищрениям и премудростям совлечь себя с пути. "Обыденное сознание" не могли не превозносить в XVII и XVIII веках, когда люди стали восставать против принципа авторитета, представленного Библией и Аристотелем; в самом деле, люди открыли, что в «обыденном сознании» имеется известная доза "экспериментализма" и непосредственного, пусть даже эмпирического и ограниченного, наблюдения действительности. В этом и поныне продолжают видеть ценность обыденного сознания, Хотя положение изменилось и реальная ценность сегодняшнего "обыденного сознания" значительно снизилась».
А. Грамши. Тюремные тетради. Часть I. М.: Изд-во политической литературы. 1991. С. 48.
Лев Шестов требует освобождения от всяких «догм», от устоявшихся обыденных («анонимных») представлений. Для него неприемлемо то соединение знания и понимания, которого ищет здравый смысл, он считает эти категории несовместимыми:
«Стремление понять людей, жизнь и мир мешает нам узнать все это. Ибо познать и понять - два понятия, имеющие не только неодинаковое, но прямо противоположное значение, хотя их часто употребляют как равнозначащие, чуть ли не как синонимы. Мы считаем, что поняли какое-нибудь новое явление, когда включили его в связь прочих, прежде известных. И т. к. все наши умственные стремления сводятся к тому, чтобы понять мир, то мы отказываемся познавать многое, что не укладывается на плоскости современного мировоззрения… А потому перестанем огорчаться разногласиями наших суждений и пожелаем, чтоб в будущем их было как можно больше. Истины нет - остается предположить, что она в переменчивых человеческих вкусах».
Л. Шестов. Апофеоз беспочвенности. Опыт адогматического мышления. - Л.: Издательство Ленинградского университета, 1991. С. 174.
интуитивизм, философия жизни
европейская философия
метафизика, эпистемология, иррациональное, философия языка, философия математики
durée («дление»), жизненный порыв, творческая эволюция
И. Кант , С. Кьеркегор, А. Шопенгауэр, Г. Спенсер, Г. Зиммель, Г. Фреге
П. Тейяр де Шарден, Э. Леруа, А. Н. Уайтхед, М. Хайдеггер, Ж.-П. Сартр, Ж. Делёз
Анри́ Бергсо́н (фр. Henri Bergson , 18 октября 1859 - 4 января 1941, родился и умер в Париже) - один из крупнейших философов XX века, представитель интуитивизма и философии жизни.
Со стороны отца Бергсон ведёт свой род от польских евреев , а со стороны матери от ирландских и английских евреев. После рождения его семья жила в Лондоне , где Анри освоил английский язык. Когда ему было восемь лет, его семья перебралась в Париж.
С 1868 по 1878 год Бергсон учился в лицее Фонтейна (современное название «лицей Кондорсе»). Он также получил еврейское религиозное образование. Однако в возрасте 14 лет он начал разочаровываться в религии и к шестнадцати годам потерял веру . По Хьюду, это произошло после знакомства Бергсона с теорией эволюции.
С 1881 г. преподавал философию в Анжерском лицее, затем в Клермон-Ферране, где впервые выдвинул идею непрерывного творческого импульса вселенной.
Бергсон вёл тихую и спокойную профессорскую жизнь, сосредоточившись на своей работе. Профессор Коллеж де Франс (1900-1914); президент Академии моральных и политических наук (1914).
Лауреат Нобелевской премии по литературе (1927). С 1914 член Французской академии. С 1922 года занимал пост президента Международного комитета по интеллектуальному сотрудничеству Лиги Наций (предшественник ЮНЕСКО).
В последние годы жизни Бергсон философски склонялся к католицизму , но оставался в еврействе, чтобы подчеркнуть свою солидарность с преследуемым еврейским народом.
В 1940 г., после капитуляции Франции, Бергсон возвратил все свои ордена и награды и, отвергнув предложение французских властей исключить его из постановлений, направленных против евреев, простоял много часов в очереди (будучи слабым и больным), чтобы зарегистрироваться евреем.
Умер в оккупированном нацистами Париже.
Бергсон утверждает в качестве подлинной и первоначальной реальности жизнь, которая, пребывая в некой целостности, отличается от материи и духа. Материя и дух, взятые сами по себе, являются продуктами её распада. Основные понятия, с помощью которых философ определяет сущность «жизни» - «длительность», «творческая эволюция» и «жизненный порыв». Жизнь не может быть схвачена интеллектом. Интеллект способен создавать «отвлечённые» и «общие» понятия, он - деятельность рассудка, а воспроизвести реальность во всей органичности и универсальности, можно только воссоздав её. Это под силу лишь интуиции, которая, будучи непосредственным переживанием предмета, «внедряется в его интимную сущность».
Целостное постижение действительности может быть «эмоционально-интуитивным». Кроме того, наука всегда имеет в виду практическую полезность, а это, по Бергсону, одностороннее видение. Интуиция направляет внимание на «первичную данность» - собственное сознание, психическую жизнь. Только самонаблюдению подвластна непрерывная изменчивость состояний, «длительность», а, следовательно, и сама жизнь. На данных предпосылках выстраивается учение об эволюции органического мира, влекомого «жизненным порывом», потоком «творческого напряжения». Человек находится на самом острие творческой эволюции, причём способность осознать всю её внутреннюю мощь - удел избранных, своеобразный «божественный дар». Это объясняет элитарность культуры . В существовании человека Бергсон выделяет два «этажа», два типа социальности и морали : «закрытую» и «открытую». «Закрытая» мораль обслуживает требования социального инстинкта, когда личность приносится в жертву коллективу. В условиях «открытой» морали приоритетным становится проявление индивидуальности, создание нравственных, религиозных и эстетических ценностей.
Лауреаты Нобелевской премии по литературе в 1926-1950 годах
Грация Деледда (1926) Анри Бергсон (1927) Сигрид Унсет (1928) Томас Манн (1929) Синклер Льюис (1930) Эрик Аксель Карлфельдт (1931) Джон Голсуорси (1932) Иван Бунин (1933) Луиджи Пиранделло (1934) Юджин О’Нил (1936) Роже Мартен дю Гар (1937) Перл Бак (1938) Франс Эмиль Силланпяя (1939) Йоханнес Вильхельм Йенсен (1944) Габриэла Мистраль (1945) Герман Гессе (1946) Андре Жид (1947) Томас Стернз Элиот (1948) Уильям Фолкнер (1949) Бертран Рассел (1950)
Полный список | (1901-1925) | (1926-1950) | (1951-1975) | (1976-2000) | (2001-2025)
| Исследователи биологической эволюции | ||
|---|---|---|
| Эволюционная биология | ||
| Додарвиновская эпоха |
Жорж-Луи Бюффон · Эразм Дарвин · Джованни Брокки · Жан-Батист Ламарк · Жорж Кювье · Этьен Жоффруа Сент-Илер · Фридрих Бурдах · Лоренц Окен · Карл фон Бэр · Карл Рулье · Афанасий Каверзнев | |
| Дарвинисты | Чарльз Дарвин · Альфред Уоллес · Томас Хаксли · Август Вейсман · Эрнст Геккель | |
| Неоламаркисты | Герберт Спенсер · Карл фон Негели · Эдвард Коп · Анри Бергсон · Генри Осборн | |
| Русская школа | Александр Ковалевский · Владимир Ковалевский · синтез» | Сергей Четвериков · Джулиан Хаксли · Сьюэл Райт · Рональд Фишер · Джон Холдейн · Феодосий Добжанский · Николай Тимофеев-Ресовский · Джордж Симпсон · Эрнст Майр |
| Эпигенетики | Иван Шмальгаузен · Конрад Уоддингтон · Михаил Шишкин | |
| Пунктуалисты | Стивен Гулд · Стивен Стэнли · Нильс Элдридж | |
| Нейтралисты | , которая в дальнейшем изменялась, исправлялась и редактировалась.||
Литература
Аннотированное содержание курса
Тема 1. Предмет и задачи курса в контексте современной образовательной парадигмы. Проблемы образования и социализации личности в контексте современной культуры. Образование как процесс формирования и сохранения культурной идентичности. Концепции образования. Кризис естественных и гуманитарных наук и поиски новых парадигм. Гуманистический кризис и проблема гуманизации образования. Цели образования. Соотношение гуманитарного, социального и естественнонаучного знания. Массовая культура и проблема формирования личности. Экзистенциальное измерение бытия. Антропологический кризис и его место среди глобальных проблем. Экзистенциалисткая концепция бытия человека. Социальная солидарность и социальная аномия (разрушение системы обшественных норм и ценностей). Гуманистический кризис и проблема гуманизации образования. Культурный шок и кризис морали как перманентное состояние современного общества. Проблема культурной идентичности в условиях межгенерационного сдвига. Литература Гадамер Г.. Актуальность Аристотеля. Дюркгейм Э. Самоубийство: социологический этюд Захаров И.В. Ляхович В.С. Миссия университета в европейской культуре. М.,1994 Степин В.С. Философская антропология и философия науки. М., 1992. Фромм Э. Иметь или быть?М.,1990 Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности Тема 2. Понятие гуманитарного знания . Классификация наук. Соотношение гуманитарного и естественнонаучного, гуманитарного и социального познания. Социальные и гуманитарные науки. Проблема разделения социальных и гуманитарных наук (по предмету, по методу, по предмету и методу одновременно, по исследовательским программам). Методы социальных и гуманитарных наук. Вненаучное сзнание. Взаимодействие социальных, гуманитарных наук и вненаучного знания в экспертизах социальных проектов и программ. Специфика объекта и предмета социально-гуманитарного познания. Сходства и отличия наук о природе и наук об обществе: современные трактовки проблемы. Особенности общества и человека, его коммуникаций и духовной жизни как объектов познания: многообразие, неповторяемость, уникальность, случайность, изменчивость. Конвергенция естественнонаучного и социально-гуманитарного знания в неклассической науке, эволюция и механизмы взаимодействия. Гуманизация и гуманитаризация современного естествознания. Возможность применения математики и компьютерного моделирования в социальных и гуманитарных науках. Литература Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М., 1998. Рикёр П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. -М. 1995. Риккерт Г. Ценности жизни и культурные ценности // Экн. Альманах новой и старой культуры. М.,1995 Тема 3 . Методологические парадигмы гуманитарного познания начала ХХ века . Натурализм и позитивизм.. Натурализм в искусстве и позитивизм в науке. Человек – животное или машина? Натурализм, гедонизм, фрейдизм.. Рассмотрение человека как чисто природного существа и машины удовольствия. Вульгарный материализм. Социалистический реализм. Натурализм в социальных науках. Социал-дарвинизм, бихевиоризм. Проблемы гуманитарного познания в логическом позитивизме. Научность, точность, объективизм, элиминация эмоций и всего субъективного. Проблемы верификации и возникновение постпозитивизма. Позитивизм в социальном познании. Понятие социальных фактов. Инструментальный разум естественнонаучного познания и его ограничеснности в гуманитарном познании. Возникновение философии жизни как протест против инструментального разума и позитивисткой парадигмы. Человеческое бытие как творческий процесс, поток, становление. Жизнь как категория наук об обществе и культуре. Социокультурное и гуманитарное содержание понятия жизни (А.Бергсон, В.Дильтей, философская антропология). Модели самоорганизации человеческой субъективности, «техники жизни». Изменение концепции жизни и смерти в постмодерне. Время, становление, темпоральность как центральные категории философии жизни (Дильтей, Ницше, Шпенглер, А. Бергсон).Экзистенциализм и его открытие субъекта. Какая связь между эстетическим отношением к жизни и отчаянием? (Кьеркегор). Вера и знание, достоверность и сомнение, укорененность веры как «формы жизни» (Л.Витгенштейн) в допонятийных структурах. "Философская вера" как вера мыслящего человека (К.Ясперс). Литература Дильтей В. Категории жизни // Вопросы философии. 1995. № 10. Дильтей В. Типы мировоззрения и обнаружение их в метафизических системах. // Культурология. ХХ век. Антология. М. ,1996 Риккерт Г. О системе ценностей // Риккерт Г. Науки о природе и науке о культуре. -М., 1998. Риккерт Г. Ценности жизни и культурные ценности // Экн. Альманах новой и старой культуры. М.,1995 Степин В.С. Философская антропология и философия науки. М., 1992. Философская энциклопедия в 5-ти томах. -М., 1960 – 1970. История ментальностей. Историческая антропология. М., 1996 Кузнецов В.Г., Кузнецова И. Д., Миронов В.В., Момджян К.Х. Философия. Учение о бытии, познании и ценностях человеческого существования. Учебник. -М., 1999. 4. Структурализм. Леви- Cтросс о коллективных представлениях и их структуре. Языковые структуры и структуры родства. Структурный анализ мифов. В. Пропп: морфология волшебной сказки. Методологическая программа М.Фуко Гуманитарное знание, знание о человеке как проявление воли к власти, что подтверждается анализом дисциплинарного государства как нового типа социального устройства и результата модернизации (рационализации). Концепция власти-знания ккак элемента дисциплинарного государства. Дисциплинарные институты. основные принципы организации дисциплинарного пространства и времени. Паноптикум Бентама и его вездесущность. Тюрьма как парадигма всех социальных институтов модерна. Общество надзора как противоположность традиционного общества-зрелища. Развитие гуманитарных наук как феномены дисциплинарного государства, способствующие укреплению его власти. Понятие гуманитарного пространства культуры.. Современные процессы дифференциации и интеграции наук. Освоение саморазвивающихся "синергетических" си-стем и новые стратегии научного поиска. Роль нелинейной динамики и синергетики в развитии современных представлений об исторически развивающихся системах. Глобальный эволюционизм как синтез эволюционного и системного подходов. Сближение идеалов есте-ственнонаучного и социально-гуманитарного. Литература Автономова Н. С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. М., 1977 Пропп В.Юнг К. Архетип и символ Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. М. 1993 Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1990. Тема 5. Преодоление позитивизма и натурализма в гуманитарном познании и возникновение новых парадигм. Неокантианство (Риккерт, Виндельбанд). Науки о природе и науки о духе. Развитие гуманитарных наук меняет картину мира. Уточняется образ человека и его место в мире. Проблема объективности в гуманитарном и историческом познании. Исторические факты и их интерпретации. Персонализм и философская антропология. Феноменология и герменевтика. (Шлейермахер, Дильтей, Хайдеггер, Гадамер). Феноменология как методологическая программа ХХ века. Понятие «феномен», проблема редукции и трансцендентального субъекта, феноменология как онтология и метод. Новации «второго поколения» феноменологической школы – процессуальный характер феномена (М. Хайдеггер. Г Шпет) и вопрос о необходимости и возможности трансцендентальной редукции; возникновение проблемы языка и культуры в рамках феноменологии. Проблема синтеза феноменологии и герменевтики. Литература Дильтей В. Категории жизни // Вопросы философии. 1995. № 10. Дильтей В. Типы мировоззрения и обнаружение их в метафизических системах. // Культурология. ХХ век. Антология. М. ,1996 История ментальностей. Историческая антропология. М., 1996 Кузнецов В.Г., Кузнецова И. Д., Миронов В.В., Момджян К.Х. Философия. Учение о бытии, познании и ценностях человеческого существования. Учебник. -М., 1999. Тема 6. Экзистенциализм и психоанализ Экзистенциалисткая критика модерна. Экзистенциализм о специфике человеческого бытия. Понятия экзистенции и трансценденции. .Бытие как темпоральность. Экзистенциалисткое понимание подлинного бытия как свободы. Свобода воли и ответственность. Свобода и необходимость. Необходимость "внешняя" и "внутренняя". Основные характеристики преднамеренного действия, по Аристотелю. Августин о мере человеческой свободы. Свобода и спасение. Свобода воли (хотения). Трансцендентность свободы. Проблема негативной и позитивной свободы. И.О. Лосский о формальной (отрицательной) и материальной (положительной) свободе. "Свобода от" и "свобода для". Свобода как гражданская автономия, гражданские свободы, политические права. Автономия: а) неподопечность, т.е. свобода от патерналистской опеки; б) действование на основании легитимных норм и принципов; в) возможность воздействовать на формирование этих норм и принципов. Свобода духа. Проблема "сублимации свободы" от произвола к творчеству (Н.Гартман, Б.П.Вышеславцев, С.А.Левицкий). Ответственность. Естественная и контракторная ответственность. Ответственность как призвание и как обязанность. М.Вебер об "этике ответственности" и "этике убежденности". Проблема человека в психоанализе. Деструктивный характер и проблема любви современного человека. Экзистенциальные потребности культура. Литература Августин. О благодати и божественном произволении // Гусейнов А.А., Иррлитц Г. Краткая история этики. С. 532-557. Бердяев Н.А. О назначении человека // Указ, изд. С. 31-54 Лосский И.О. Свобода воли // Лосский И.О. Избранное. М.: Правда, 1991. Скрипник А.П., Столяров А.А. Свобода воли // Этика: Энциклопедический словарь. Левицкий С.А. Трагедия свободы (II) // Левицкий С.А. Трагедия свободы. М: Канон, 1995. С. 129-216 Сартр Ж.-П. Экзистенциализм - это гуманизм // Сумерки богов. М.: Политиздат, 1989.Семиотика как сфера научных исследований и учебная дисциплина. Структура современного семиотического знания: биосемиотика, лингвосемиотика, абстрактная семиотика, семиотика культуры.
6. Целевое предназначение – систематизация теоретических сведений, усвоение практических навыков работы с научными историко-археологическими и фольклорно-мифологическими источниками.
Настоящая программа учебной дисциплины устанавливает минимальные требования к знаниям и умениям студента и определяет содержание и виды учебных занятий и отчетности.
Цели вступительного испытания – проверка уровня знаний и сформированности общекультурных и профессиональных компетенций у лиц, не имеющих профильного высшего исторического образования.
Сборник материалов для слушателей магистерской программы «Публичное право» на 2010-2011 и 2011-2012 учебный год. Автор-составитель: В.Б.Исаков, доктор юридических наук, профессор.
