Война с точки зрения философии. Философия войны

Глава 1. Социальное пространство войны

1.1. Философский анализ понятия «война».

1.2. Война как социальное явление: методологический анализ основных подходов.

1.3. Проблема оснований войны как социального явления.

Глава 2. Дискурсивное пространство войны

2.1. Проблема содержания и формирования образа войны.

2.2. Интерсубъективация образа войны.

2.3. Война в языковой картине мира.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Война как социальное явление»

Заключение диссертации по теме «Социальная философия», Поваляев, Виталий Геннадьевич

Список литературы диссертационного исследования кандидат философских наук Поваляев, Виталий Геннадьевич, 2007 год

Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания. В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.

Генерал-майор в отставке Воробьев И.Н., доктор военных наук, профессор;

полковник Киселев В.А., доктор военных наук, профессор

Поводом для этой статьи послужил выход документа Федерального агентства по образованию о введении дополнительной образовательной программы подготовки профессорско-преподавательского состава гуманитарных дисциплин по названной теме, в соответствии с которым приказом Министра обороны РФ с 2006-2007 учебного года в вузах МО организована разработка учебно-методических материалов по дисциплине «История и философия военной науки». Ознакомление с содержанием требований и программой Федерального агентства по образованию показывает, что в них речь идет не только о повышении квалификации преподавателей общественных наук, но и о новых подходах к рассмотрению вопросов истории и философии науки (в данном случае военной), которые относятся ко всей общеобразовательной системе.

По нашему мнению, выход данного документа Федерального агенства по образованию и ввод при подготовке преподавателей дополнительной дисциплины для повышения уровня подготовки, в частности, в вузах МО, является своевременным и актуальным. Дело в том, что в настоящее время в обществе превалируют ревизионистские взгляды на отечественную военную историю, в том числе и на методологические основы военной науки. В гражданских вузах, к примеру, изучение материалистической диалектики фактически «выброшено за борт». Нет твердой ясности в этом вопросе и в военных вузах.

Основываясь на многолетнем опыте научно-педагогической работы в Общевойсковой академии ВС РФ (ранее Военной академии им.М.В.Фрунзе), нам хотелось бы высказать некоторые свои, возможно небесспорные, суждения по некоторым аспектам обсуждаемой очень важной проблемы. К слову заметим, что мы преподаватели, в основном, оперативно-тактических, а не гуманитарных (философских) дисциплин.

Прежде всего, представляется необходимым резко поднять статус военной науки, преодолеть кризисные явления в ее развитии и функционировании, обусловленные спецификой затянувшегося переходного периода в нашем обществе. Россия обладает одной из самых опытных в мире военных школ, богатейшей военной историей и славными боевыми традициями, о чем хорошо сказано в высококвалифицированной статье доктора исторических и юридических наук генерал-майора В.А.Золотарева. В недавнем прошлом, советская военная наука завоевала признание как самая передовая наука в мире. И первейшая наша задача ныне не допустить отката назад.

В разрабатываемых учебных пособиях по истории и военной науке и при преподавании этих предметов в военных академиях и военных училищах необходимо со всей убедительностью показывать, как на протяжении тысячелетней истории России нашим предкам приходилось вести беспримерную борьбу за сохранение и утверждение своей государственности, не допускать фальсификации истории. Нынешнее и грядущие поколения защитников Отечества должны знать, какие жесточайшие военные испытания выпали на долю России. Известно, что с начала Х столетия ей пришлось отражать около двухсот пятидесяти вторжений, а за последние пятьсот лет Россия провела в войнах в общей сложности более трехсот лет.

Курс военной истории в вузах сейчас значительно сужен, поэтому важно и повысить действенность ее преподавания, полнее использовать мировоззренческие и воспитательные функции военно-исторической науки, поскольку военная история стала объектом острой идеологической борьбы. Военная история обладает большими возможностями – позволяет познать процессы изменения, происходящие в теории и практике строительства вооруженных сил, эволюцию форм и способов ведения войны, вскрывает закономерности и тенденции развития военного дела, предостерегает от беспочвенного фантазирования, от крайностей, вносит в теоретические исследования элемент практического опыта. Весьма важна военная история как средство постоянного совершенствования военного мышления, расширения военного кругозора офицеров.

Но военная история, как и история России, полна взлетов, открытий и противоречий. В советский период в военно-исторических исследованиях допускалось немало субъективизма, особенно это относится близким к нам событиям Великой Отечественной войны. Ныне это используется недоброжелателями как повод для того, чтобы опорочить подвиг советского народа в войне, развенчать полководческую деятельность советских военачальников.

Активно пропагандируют псевдореформаторы и немалые промахи, допущенные в некоторых трудах, посвященных советской военной науке, раскрытию ее методологических основ. Надо сказать, что не вина, а скорее беда советских авторов состояла в свое время в идеологическом прессинге, имевшей место строжайшей регламентации теоретических взглядов по вопросам войны и мира. С момента своего зарождения советская военная наука, как и другие общественные науки, стала развиваться своим «особым путем», исповедовать марксистско-ленинское учение как «единственно верное», «незыблемое», не поддающееся критике и сомнению. Хотя на словах провозглашалась необходимость творческого развития теории марксизма, однако на деле это не шло дальше робких комментариев классиков марксизма-ленинизма.

Сам по себе материалистический диалектический метод не нуждается в защите. Он вобрал в себя крупнейшие достижения многих философских школ. Его действенность доказана временем. Этот метод был и остается методологической основой отечественной военной науки. Порочным в свое время являлось то, что он был возведен в абсолют. Не допускалось плюрализма. Преподавание общественных наук было выхолощенным, оторванным от жизни. При изучении военной науки, ее возникновении не всегда отражалась ее взаимосвязь с философией, которая всегда играла определяющую роль в ее развитии, именно величайшие философии своего времени Конфунций и Платон, Демокрит и Аристотель стояли у колыбели зарождения военной науки. Платон, к примеру, считал эту науку «царской».

Жизнь требовала, чтобы правители всех рангов – вожди племен, монархи, короли, фараоны, князья и цари непременно овладевали военным искусством. Война безжалостно сметала с лица земли целые народы, сеяла смерть и разрушения. Через всю историю человечества проходит чреда непрерывных войн – больших и малых. Подсчитано, что за всю известную историю (5000 лет) произошло 14 500 войн, что составляет 3 войны в год.

О плодотворности «союза» философии и военного искусства можно судить потому, что беспримерный в истории десятилетний поход войска Александра Македонского был возможен потому, что наставником полководца был Аристотель – ученый, сочетавший в себе знания философии, математики и астрономии, геодезии и физики, военного дела и истории. Неудивительно поэтому война велась войском А. Македонского на основе тщательно разработанного плана и всестороннего обеспечения.

Не имея ни карт, ни компаса македонцы, тем не менее, совершали тысячекилометровые переходы в неизвестные страны, преодолевая труднодоступные горные хребты, обширные безжизненные пустынные пространства, форсировала крупные водные преграды и не имели поражений.

Фактически все выдающиеся полководцы древних времен – Эпаминонд и Александр Македонский, Ганнибал, Юлий Цезарь и другие – были вместе с тем и великими философами, их полководческое озарение и поиск новых способов боевых действий основывались на предвидении, всесторонней оценке обстановки. Вот как оценивал деятельность великих полководцев немецкий генерал-фельдмаршал Альфред фон Шлиффен (1833-1913 гг.). В своей работе «Полководец» он писал: «Македонский учился у Аристотеля, Цезарь – философ, Густав Адольф знал семь языков, Фридрих Великий знал все, кроме орфографии и немецкого языка».

Возвращаясь к документу Федерального агентства по образованию о введении дополнительной программы подготовки профессорско-преподавательского состава по истории и философии науки, нам представляется, что следует пойти в этом вопросе дальше, а именно – ввести в систему военного образования офицеров в военных академиях новый предмет «Философия военной науки». Высказанные несколько лет назад в журнале Военная мысль по этому вопросу предложения в статье профессора С.А.Тюшкевича о преподавании в вузах курса «Теоретические основы военной науки» в принципе рациональны, но нуждаются в существенном дополнении. Предмет «Философия военной науки» не должен дублировать другие дисциплины, как это предлагается, к примеру, Тюшкевичем. Он считает целесообразным включить в этот курс дисциплины «Теорию военного искусства», «Теорию управления вооруженными силами», «Теорию обучения и воспитания воинов» и др., но эти предметы изучаются на других кафедрах.

По нашему мнению, офицер по дисциплине «Философия военной науки» должен знать: предмет философии науки и историю военной науки; возникновение военной науки и основные этапы ее исторической эволюции; структуру научного знания; научные традиции и научные революции; сущность и природу военно-научного познания; объяснение, понимание, интерпретацию в науках о войне и военном деле; основные исследовательские программы военно-научного познания; источники развития военных знаний и военной науки с древних времен; предысторию возникновения военной науки (военные знания в Древнем мире и в Средние века); формирование военной науки в эпоху Просвещения и Новейшего времени; зарождение и развитие военной науки в России и зарубежных государствах, ее состояние во время Первой и Второй мировых войн, в локальных войнах и вооруженных конфликтах второй половины ХХ и начала ХХI веков; перспективы развития военной науки.

Конкретно предлагается включить в программу предметы «Философия военной науки» следующие темы:

«Философия: сущность, основные функции, ее роль и место в зарождении и развитии военной науки»; «Военно-философские проблемы в истории философии: сущность, содержание, основные тенденции»; «Материалистическая диалектика как наука и ее логическая функция в познании военного дела»; «Методологическое значение основных законов материалистической диалектики для деятельности командных кадров»; «Категории материалистической диалектики – логический инструмент познания сущности вооруженной борьбы»; «Мировоззренческие и методологические основы военной науки»; «Законы и принципы военной науки»; «Методы военной науки»; «Диалектика развития форм и способов вооруженной борьбы»; «Военная футурология – наука о прогнозировании»; «Методы и формы военно-научного познания».

Считаем целесообразным в предлагаемую дисциплину включать также вопросы организации и ведения научной работы в вооруженных силах, познание сущности, задач и основных форм научной работы в Вооруженных Силах, существующую систему научных органов и принципы руководства научной работой в Вооруженных Силах, планирование, организацию и координацию научной работы; сущность военно-научного исследования, его задачи, особенности и разновидности; методы военно-научного исследования; вопросы подготовки научных и научно-педагогических кадров в Вооруженных Силах.

Нет необходимости доказывать, что без базовой методической, философской подготовки современный офицер не может объективно оценить происходящие изменения в военном деле, творчески осмысливать влияние научно-технического прогресса. Знание истории возникновения, становления и развития военно-философской мысли не только обеспечивает единство логического и исторического в овладении военной наукой, но вооружает командные кадры методологией подходов и многовековым опытом решения задач вооруженной защиты Отечества.

Безусловно, философию не следует возводить в ранг науки наук, требовать от нее решения несвойственных задач. Философия не может ни заменить, ни одной частной науки. Каждая наука сама открывает и формулирует свои законы. Но это не значит, что каждая наука сама себе философия. Материалистическая диалектика и частные науки находятся в неразрывном единстве и в этом залог их успешного развития. Диалектико-материалистическая философия - это по сути душа всякой науки. Она опирается на частные науки, получает в них подтверждение и конкретизацию своих принципов, законов и категорий. Одновременно философия дает конкретным наукам, в том числе военной науке, мировоззренческую, методологическую основу, помогает правильно решать возникающие перед ними философские проблемы.

Весьма поучительно в этой связи заглянуть в историю. Философия и военная наука привлекали внимание военных теоретиков на всем протяжении развития военного дела. Их взаимосвязь принимала разные формы в зависимости от уровня зрелости того и другого.

К числу самых первых источников, излагающих философский подход к явлениям войны по праву можно признать китайское «семикнижие», которое состоит из семи трактатов. Один из них написан известным военным теоретиком и полководцем Древнего Китая Суньцзы (VI–V века до н.э.), который исследовал принципиальные основы ведения вооруженной борьбы того времени, сумел показать противоречивую природу войны и сформулировать некоторые общие законы ее ведения. К предмету и содержанию военной науки Суньцзы относил основные элементы, действующие на войне: моральный элемент, время, местность, деятельность полководца, организация армии, способы и формы боевых действий.

Колыбелью военной истории и развития военно-философской мысли по праву считается Древняя Греция. Наибольший вклад в исследование явлений вооруженной борьбы внесли Фукидид (460-396 гг. до н.э.), Ксенофонт (430 – 355 гг. до н.э.), Полибий (205 – 125 гг. до н.э.). Не будучи философами, они осознавали ее значимость. Для Фукидида характерны рационализм в мышлении, критическое отношение к анализу исторических событий, объективность их освещения. Ксенофонт в своей «Киропедии» обозначил диалектический принцип взаимосвязи стратегии и тактики, роль вооружения и обучения войск в вооруженной борьбе, а Полибий написал всеобщую историю, в которой глубоко исследовал причины покорения ряда государств Римом. Это была философия в первозданном виде.

К греческим историкам и мыслителям более позднего времени относятся Арианн и Плутарх, а в Древнем Риме Фабия Пиктор (III век до н.э.), Саллюстий Крисп (86 – 35 гг. до н.э.) и Юлий Цезарь (100 – 44 г до н.э.). Их вклад, особенно Юлия Цезаря, в развитие военного искусства и ее связи с философией состоит в исследовании причин войн, зависимости успеха в них от роли полководцев, материального фактора. Но в их трудах превалировали исторические описания.

Наибольшей глубиной философского проникновения в сущность военных событий отличались труды Фронтина, Онисандра и Венеция. Их произведения («Стратегемы» Фронтипа, «Наставления военачальникам» Онисандра, «Краткое изложение основ военного дела» Вегеция) можно отнести к разряду военно-философских.

Обобщая рассмотренное, можно сказать, что за период рабовладельческой общественно-экономической формации военная теория, основываясь на принципах философии, сумела прийти к отдельным обобщениям и выводам, приближенным к познанию некоторых наиболее общих законов вооруженной борьбы.

Но органическая взаимосвязь философии и военного искусства проявилась позже – в эпоху Просвещения (XVIII век). Эта эпоха ознаменовалась приведением хаотических знаний в научную систему, активизацией теоретических исследований, становлением наук. Эти тенденции в развитии научной мысли проявились и в военном деле: гегелевская диалектика, учение о связях и взаимообусловленности, противоречиях, отрицании и т.д. позволили обнаруживать самые устойчивые, постоянные, повторяемые связи, присущие всем и всяким войнам, т.е. устанавливать законы войны.

Именно в XVIII в. произошло становление и оформление военной науки как суммы знаний о войне, военном деле и военном искусстве. Крупными военными писателями этой эпохи были Фолар, Гибер и Мориц Саксонский, а в последующем Фридрих II, Ллойд и Бюлов. В их произведениях был обобщен опыт предшествовавших войн и определены некоторые общие принципы войны. Так, англичанин Ллойд, к примеру, пытался разработать основы общей теории войны. В его труде «История Семилетней войны» были определены первоосновы теории стратегии, а в своем труде «Дух новейшей системы» Бюлов изложил двенадцать принципов стратегии. В этих и других трудах проглядывается философский анализ сущности происходящих процессов в сфере военной деятельности, способность вскрывать новые тенденции в ее развитии.

В X1Х веке существенное влияние на разработку военной теории оказали эрцгерцог Карл, Наполеон, Жомини и Клаузевиц. Вместе с другими военными теоретиками они расширили ее философскую основу. Так, генералиссимус австрийской армии эрцгерцог Карл глубоко понял и оценил новые формы и способы ведения войны и боя. В наставлении «Основы высшего военного искусства» он выступил против однобокой ориентации в военном деле, ратовал за органическое сочетание формы и содержания при разработке оперативного плана.

Наполеон вошел в историю не только как крупнейший полководец и реформатор своего времени, но и как военный теоретик и философ, творчество которого оказало большое влияние на развитие военной науки. Наполеоновское полководческое искусство явилось базой для теоретических исследований А.Жомини и К.Клаузевица. Их вклад в развитие военной науки следует рассматривать как рывок человеческой мысли к новым вершинам в создании философской системы знаний о войне. Главным признаком такой научной системы является логическая связь, соподчиненность и иерархия понятий, категорий, законов и принципов вооруженной борьбы, отраженные в труде Жомини «Очерки военного искусства» и Клаузевица «О войне».

Военно-философская мысль в России, ее военная наука развивались своим самобытным путем, но их нельзя рассматривать изолированно от общего процесса развития военного искусства в мире. Основные принципы категории, положения, установки и требования российской военной науки тесно связаны с достижениями военной науки других государств. Уже в древней Руси на высоком уровне для своего времени стояло ее военное искусство. Об этом свидетельствуют успешные походы киевских князей. Так, походы князя Святослава в X веке даже сегодня поражают грандиозностью, а еще более своей организованностью. 3 тысячи километров по суши и 1,5 тысячи километров по воде были преодолены за 7-8 месяцев.

Из ранних трудов, имеющих отношение к развитию русской военно-философской мысли, следует отметить «Поучения» Владимира Мономаха. В них излагаются некоторые принципы достижения успеха в сражении: внезапность, выбор объекта действий, согласованность усилий и др. Мономах имел большой опыт в проведении боевых походов. Всех походов моих, - писал он в «Поучении», - было восемьдесят и три великих, а других маловажных не упомню».

Хотя русских полководцев Александра Невского и Дмитрия Донского нельзя отнести к категории военных теоретиков, но их влияние на развитие военного искусства в России трудно переоценить, также как и военные заслуги Ивана Грозного. При царе Иване IV была создана сильнейшая армия своего времени, при нем стало быстро развиваться и военное искусство. Одним из военных теоретиков того времени был Иван Пересветов, который выдвинул идею созданию в России постоянного войска, что и было принято государем. В этот же период появился в русской армии первый печатный документ «Уложения о воинской службе», а в последующем появился русский воинский устав, разработанный князем М.И.Воротынским «Боярский приговор о станичной и сторожевой службе» , который сыграл большую роль в повышении боеспособности русского войска. В 1607 году появился первый русский боевой устав – «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки», составленный Онисимом Михайловым.

Невозможно представить себе развитие русской военной науки без той роли, которую сыграл Петр I. Его деятельность получила высокую оценку в истории не только как полководца, но и как выдающегося военного мыслителя – реформатора. При его личном участии в 1700 г. был разработан устав, названный им «Краткое обыкновенное учение», а в 1716 г. был издан, написанным им лично устав для регулярной русской армии «Устав воинский», в котором содержались основные принципы и способы организации и ведения боевых действий сухопутными войсками.

Прослеживая этапы становления русской военной школы нельзя не отметить ту роль, которую сыграла Семилетняя война (1756-1763 гг.). Одним из русских полководцев того времени, внесшим свою немалую лепту в развитие военной теории, является фельдмаршал П.А.Румянцев. Его перу принадлежит большое количество руководящих документов и особенно наставление «Обряд службы», которое практически являлось официальным руководством в подготовке русской армии.

Сложно что-либо добавить к той оценке выдающейся роли А.В.Суворова в развитие русского военного искусства. Написанная им «Наука побуждать» золотым фондом вошла в русскую военную науку. Изложенное в нем требование «учить войска тому, что необходимо на войне» и ныне является руководящим принципом в боевой подготовке войск. Тяжелейшие испытания выпали на долю русской армии во время Отечественной войны 1812-1814 гг. Война продемонстрировала, что русское военное искусство не уступает западно-европейскому, а во многом превосходит его.

В XIX и начале ХХ вв. видными военными теоретиками и реформаторами были И.Г.Бурцев, Н.В.Медем, П.А.Языков, Ф.И.Горемыкин, Н.Д.Неелов, А.И.Астафьев, Д.А.Милютин, А.Н.Петров, Г.А.Леер, М.И.Драгомиров, П.С.Нахимов, Г.И.Бутаков, Н.П.Михневич, А.А.Незнамов, А.Г.Елчанинов, В.А.Черемисов, С.О.Макаров и многие другие. Далеко не сразу военная наука получила свое признание среди русских военных теоретиков. Так, ярым противником военной науки был М.И.Драгомиров. Исходя из тезиса, что военное искусство «категория более волевая, нежели умовая», он утверждал: «В настоящее время никому в голову не придет утверждать, будто бы может быть военная наука; она немыслима точно также как немыслимы науки: поэзии, живописи, музыки… . Но это мнение Драгомирова не было поддержано большинством военных ученых. Середина и вторая половина XIX в. были плодотворными для становления военной науки в России. В этот период появилось немало капитальных военно-теоретических трудов, в том числе Н.В.Медема «Обозрение известнейших правил и систем стратегии» (1836 г.), П.Я.Языкова «Опыт теории стратегии» (1842 г.), М.И.Богданвоича «Записки стратегии» (1847 г.), произведения Н.Д.Неелова (1849 г.) и А.И.Астафьева «О современном военном искусстве» (1856 г.). В этих произведениях были довольно четко сформулированы основные принципы военной теории. Особенно аргументировано они были изложены в трудах А.И.Астафьева. Он писал: «Ныне мы почти, не обращая внимания на смысл, по привычке называем Военным Искусством то, в чем находим очевидное следствие глубоких философских соображений, выражающихся в действиях армий и в военных науках. Ясно, что это название не только не сообразно и не соответствует предмету, но унижает высокий предмет Военной Науки, как достояние ума, на степень ремесла, или ее техники. С тех пор мы станем называть Военной Наукой то, что до сих пор, по привычке, называли Военным Искусством».

Сторонником признания существования военной науки являлся авторитетный ученый Г.А.Леер. Он отмечал, что ее становление давно назрело как «теории не в смысле законов (a priori) или правил, а теории в смысле законов (a posteori), взятых из жизни путем наблюдения и отвлечения общих признаков от частных однородных явлений».

Точки в дискуссии по вопросам военной науки были поставлены с выходом в России Военной энциклопедии (1911-1915 гг.), в которой утверждалось, что «военная наука должна быть признана наукой в самом строгом смысле», так как она определяется «как объективно-достоверное и систематическое знание о действительных явлениях со стороны их закономерности или неизменного порядка».

Развитие военной науки в России, как и в других государствах, не являлось самоцелью. Ее конечной задачей являлось предвидение характера будущей войны, выработка рекомендаций о путях военного строительства, подготовки вооруженных сил, экономики страны к войне. Много рациональных идей в этой связи содержалось в работах Н.П.Михневича. Так, в его труде «Стратегия» (1910) сформулированы важнейшие принципы достижения победы (законы победы) в войне, а именно: принцип превосходства сил; принцип «частной победы», состоящий в создании превосходства сил на решающем направлении в решительный момент; принцип экономии сил – искусная их группировка; принцип превосходства моральных данных над материальными; принцип случайности, их предупреждения и парирования; принцип внезапности.

В труде А.Г.Елчанинова «Ведение современных войн и боя» (1909 г.) даны рекомендации о подготовке к войне. Он придавал этому решающее значение. «Подготовка, - писал он, - должна быть всесторонняя, с напряжением всех и нравственных, и вещественных сил государства». К войне надо готовиться не только в смысле «чисто военном, но и с точки зрения общественной, с точки зрения политической, и, наконец, в широком хозяйственном отношении».

Особенно практической направленностью отличались труды опытного военачальника генерала В.А.Черемисова – участника русско-японской войны, а в последующем и Первой мировой войны. В труде «Основы современного военного искусства» (1910 г.) он глубоко осмысливает влияние новых технических изобретений и усовершенствования оружия на формы и способы стратегических и тактических действий, возросшее значение огня в бою. Превосходство в огне – главное условие в современном бою, - отмечает он. Борьба за перевес в огне – важнейший акт современного боя».

В труде А.А.Незнамова «Современная война», вышедшем в 1911 г., систематезировано и наиболее всесторонне изложены взгляды на ведение войны, на действия полевой армии. Автор также дает свои рекомендации по разработке военной доктрины.

Немало поучительно можно извлечь из истории создания и развития военной науки в советский период. С победой Октябрьской революции первоначально сложилось нигилистическое отношение прошлому военно-историческому опыту России, однако вскоре возобладал здравый смысл. Без военной науки новую армию построить нельзя провозгласил вождь революции В.И.Ленин. Объективная необходимость защиты революционных завоеваний положила начало формированию новых взглядов по вопросам войны и армии. Уже в ходе гражданской войны по решению Реввоенсовета Республики был издан Временный Полевой устав Красной Армии (часть 1-я Маневренная война) 1918 г., Наставление «Боевое применение стрелковой дивизии и высших кавалерийских соединений» (издание Полевого штаба РВСР 1920 г.). Теория стратегии изучалась и разрабатывалась в Академии Генерального штаба и обсуждалась на страницах журнала «Военное дело».

Начали складываться в годы гражданской войны теория оперативного искусства и было положено начало обсуждению общих теоретических основ военной доктрины, в котором участвовали известные военные теоретики старой армии, как А.А.Незналов, В.Е.Борисов, А.А.Свечин, П.И.Изметьев и др.

После окончания гражданской войны на основе ее опыта и опыта Первой мировой войны активизировалась работа по становлению и развитию советской военной науки. Крупный вклад в военную теорию внес в этот период М.В.Фрунзе. В его трудах были впервые разработаны теоретические основы советской военной доктрины, дана оценка характера возможной будущей войны, как войны моторов. Вклад в разработку различных направлений военной науки внесли также В.А.Алафузов, Я.И.Алкснис, Н.Е.Варфоломеев, А.В.Голубев, А.И.Егоров, Г.С.Иссерсон, К.Б.Калиновский, Д.М.Карбышев, С.Н.Красильников, А.Н.Лапчинский, А.А.Свечин, В.К.Триандафиллов, М.Н.Тухачевский, Б.М.Шапошников, Е.А.Шиловский и другие.

В результате общих усилий успешно развивалась методология исследований, общие основы военной науки. Уже в начале 30-х годов она обрела довольно четкую структуру. Выдающимся достижением явилась разработка теории глубокой операции. В целом в межвоенные годы советская военная наука достигла достаточно высокого уровня развития.

В годы Великой Отечественной войны науке пришлось решать проблемы, связанные с поиском новых форм и способов вооруженной борьбы. С помощью науки были по-новому решены вопросы ведения оборонительных и наступательных операций стратегического масштаба, боевого применения и взаимодействия видов вооруженных сил. Уроки и выводы из боевой практики находили в годы войны отражение в уставах и наставлениях, приказах, директивах и руководствах по подготовке и ведению боевых действий. Всего за 1943-1945 гг. переработано и разработано заново 30 уставов, наставлений и инструкций.

Основными творцами новых военно-теоретических положений в годы войны являлись непосредственные организаторы и участники сражений: И.В.Сталин, Г.К.Жуков, А.М.Василевский, Б.М.Шапошников, А.И.Антонов, Н.Г.Кузнецов, А.А.Новиков, И.Х.Баграмян, Н.Ф.Ватутин, Л.А.Говоров, И.С.Конев, П.А.Курочкин, Р.Я.Малиновский, К.А.Мерецков, И.Е.Петров, К.К.Роккосовский, Ф.И.Толбухин, И.Д.Черняховский, М.В.Захаров, С.П.Иванов, В.В.Курасов, А.П.Покровский, Н.Н.Воронов, А.И.Федоренко и др.

Одержанная победы в Великой Отечественной войне – это и победа Отечественной военной науки.

После Второй мировой войны в развитии военной науки можно выделить шесть основных этапов. Все они связаны с крупными изменениями в военно-политической обстановки, в состоянии Вооруженных Сил, их техническом оснащении.

Первый этап, который охватывает восемь с половиной лет – с 1945 по 1953 гг. характерен реорганизацией и модернизацией Вооруженных Сил. В это время была осуществлена полная механизация и моторизация армии. Военная наука в основном базировалась на опыте войны.

Второй этап занимал шестилетний период – с 1954 по 1960 гг. В военно-техническом плане он примечателен массовым оснащением всех видов Вооруженных Сил ядерным оружием, созданием и внедрением новых видов оружия и военной техники, перестрой организационных структур и сил флота. Перед военной наукой встали новые задачи разработки новой ядерной тактики.

Третий этап включает последующие десять лет – с 1961 по 1970 гг. Он явился переломным. Это было десятилетие создания и сверхприоритетного развития стратегических ядерных сил, достижения резкого скачка в развитии информационных и управляющих систем. В военной науке было сосредоточено внимание коренному пересмотру всех направлений военного строительства, разработке ядерной стратегии.

Четвертый этап также продолжался десять лет – с 1971 по 1980 гг. Примечателен он тем, что произошел резкий качественный рывок в состоянии Вооруженных сил СССР. Их потенциал возрос в несколько раз, наметился крупный прорыв в развитии обычных средств поражения. Военная наука решала задачу разработки теории ведения войны с применением обычного оружия.

Пятый этап начался в 1981 г. и продолжался до 1991 г., т.е. вплоть до распада СССР. Вооруженные Силы оказались втянуты в совершенно бесперспективную афганскую войну. В военно-техническом плане гонка вооружений вступила в стадию острого состязания новых военных технологий. С середины 80-х годов главной ее отличительной чертой стали форсирования разработка и массовое внедрение в Вооруженные Силы высокоточного управляемого оружия. Главной проблемой военной науки явилась разработка теории локальных войн.

Шестой этап начался в 1991 г., когда одновременно с распадом СССР не стало единых советских Вооруженных Сил. Созданная за многие годы система обороны страны оказалась нарушенной. Военная наука была отодвинута на второй план.

В целом отечественная военная наука развивалась после Второй мировой войны скачкообразно, ее усилия были направлены на то, чтобы сохранить за собой приоритет в военно-технической области. Короткий временной отрезок второй половины ХХ столетия ознаменован грандиозными научными прорывами в ядерной физике, оптике, физике твердого тела, радиофизике, газодинамике, теплофизике, космической, электронной и лазерной технике, химии, математике, кибернетике и других научных отраслях, а затем созданием на основе этих достижений принципиально новых средств вооруженной борьбы неограниченной разрушительной силы, они привели к подлинному перевороту во взглядах на войну и способы ее ведения. Всего за каких-нибудь сорок с лишним лет в ВС СССР сменилось 3-5 поколений обычных видов оружия и военной техники и как следствие этого, операции и боевые действия приобрели качественно новый облик.

Советская военная наука в послевоенный период в целом оказалась на высоте своего положения, но вместе с тем было допущено немало просчетов и ошибок. По мере того как в стране утверждался тоталитарный режим, нажимные методы руководства, в том числе и военной наукой, она постепенно утрачивала свою созидательную роль, а заодно и важнейшую творческую функцию «провидца» путей развития военного искусства, беспристрастного «советчика» и «предсказателя» для военно-политического руководителя страны. С некоторых пор становилось правилом проявления неприкрытого субъективизма в принятии важнейших стратегических решений на высшей уровне без опоры на науку, особенно прогнозы. Наиболее ярко это проявилось в эпоху правления Н.С.Хрущева, а в последующем при принятии решения на ввод войск в Афганистан. История показала, что самые опасные враги науки – догматизм, рутина, казенщина, волюнтаризм.

Следует заметить, что в конце 90-х годов в период демократических преобразований в стране и в ВС РФ роль военной науки практически была сведена на нет, что привело к крупным просчетам в формировании новой военной доктрины и проведении военной реформы. Были нарушены важнейшие принципы исторической преемственности, объективности оценок военной действительности.

На нынешнем этапе военного строительства в РФ, как никогда ранее, необходимо возрождение статуса военной науки. Именно этому должно способствовать развитие ее методологических, философских основ. Еще раз подчеркнем, что изучение философии – это не простое знакомство с основными понятиями и важнейшими теоретическими принципами философского исследования. Главная задача состоит в том, чтобы на основе этих принципов научиться решать актуальные проблемы военного строительства, исключить тем самым расточительный метод проб и ошибок, подчас трудно поправимых, а иногда и трагических. Научное мышление офицера, возвысившееся до философского уровня, будет способствовать развитию творческих способностей, проявлению новаторства, выходу за пределы обычного в поисках новых оперативно-тактических решений.

Общий вывод из рассмотренного вытекает такой – динамичные процессы, происходящие на современном этапе в военном деле, неизмеримо повысили роль научно обоснованных, опирающихся на знание и учет объективных законов рекомендаций и выводов для войск. От военных кадров требуется глубокое понимание сущности процессов, происходящих в сфере военной деятельности, способность вскрывать новые тенденции в ее развитии, глубокое знание характера современной вооруженной борьбы, умение прогнозировать, далеко заглядывать в будущее, видеть перспективу совершенствования стратегических и оперативно-тактических форм и способов действий. Поэтому осмысление теории и практики военного дела с позиции научной философии является одной из ключевых задач в решении проблем военного строительства. Этим и определяется необходимость овладения генералами и офицерами методологией познания и преобразования военной действительности.

В заключение приведем два оригинальных суждения выдающихся мыслителей по поводу философии. А.Дюма писал: «Выучиться – не значит знать: есть знающие и есть ученые, - одних создает память, других философия. А разве нельзя научиться философии, - спрашивал он и отвечал. – Философии не научаются. Философия есть сочетание приобретенных знаний и высокого ума, применяющего их». А вот другое суждение русского философа П.Л.Лаврова: «Философия есть нечто весьма обыденное, нечто до такой степени нераздельное с нашим существом, что мы философствуем не учась… философствуем хорошо или дурно, но постоянно и неудержимо» .

Авторов статьи заставило взяться за перо наболевшее – слишком много искажений и наветов допускается в СМИ в последние годы на отечественную военную науку. Наше мнение, изложенное в статье – не истина в последней инстанции, а повод для дискуссии.

«Война и мир» — чрезвычайно сложное, многогранное произведение: исторический, философский, семейный, психологический роман-эпопея нового времени. Своеобразие этого романа-эпопеи состоит в том, что Толстой не только описывает историю России первой четверти XIX века, рассказывая о Наполеоновских войнах и Отечественной войне 1812 года, но и пытается передать духовное, интеллектуальное содержание данной эпохи. Писатель предлагает своё философское осмысление как глобальных — мировых и национальных — исторических событий, так и жизни отдельного человека. Для Толстого события из истории нации и «мелочи» частной жизни уравниваются, так как в них одинаково проявляются общие и вечные законы бытия.

Философские рассуждения Толстого о закономерностях истории разбросаны по всему роману, но в эпилоге они ещё раз суммируются. Автор рассматривает важнейшие вопросы о движущих силах истории и о роли так называемых «великих людей» в историческом процессе.

В «Войне и мире» есть рассуждения о целях исторических событий и о роли человеческой воли в них: «Почему происходит война или революция, мы не знаем; мы знаем только, что для совершения того или иного действия люди складываются в известное соединение и участвуют все, и мы говорим, что такова природа людей, что это закон» (эпилог, 2, VII). Далее Толстой продолжает: «В действительной жизни каждое историческое событие, каждое действие человека понимается весьма ясно, без ощущения малейшего противоречия, несмотря на то что каждое событие представляется частью свободным, частью необходимым» (эпилог, 2, IX).

Историческое событие, по мнению писателя, складывается из противоречивых и разнообразных устремлений миллионов людей, живущих в эпоху данного исторического события. Следовательно, история зависит не от воли одного или нескольких людей, а от воли всего человечества, то есть является объективным (несознательным, «роевым») процессом. Исторический процесс Толстой сравниваете часовым механизмом: «Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колёс и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений... — всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга людей — был только проигрыш Аустерлицкого сражения.., то есть медленное передвижение всемирно-исторической стрелки на циферблате истории человечества» (1,3, XI). В романе, кроме теоретических рассуждений, даны художественные иллюстрации исторических законов, которые, по мнению Толстого, управляют жизнью людей. Например, массовый отьезд москвичей перед сдачей города: «Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и отданной на жертву огню (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уезжали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшею славою русского народа» (3, 3, V). Иными словами, разумное и правильное действие отдельного человека, по Толстому, является воплощением воли целого (истории), каждый поступок личности определён волей человечества.

Человеческое общество, по Толстому, можно изобразить в виде конуса (эпилог, 2, VI), у основания которого находится народ, а на вершине — правитель. Парадокс истории представляется автору так: чем выше человек стоит на общественной лестнице, тем меньше он может влиять на исторические события: «Царь — раб истории». Доказательством этой идеи является, например, избрание Кутузова на пост главнокомандующего в Отечественной войне. Кутузов лично был неприятен Александру Первому, но, когда над Россией нависла серьёзная опасность, Кутузов был призван не приказом власти, а волей народа. Царь, вопреки своему личному желанию, был вынужден исполнить волю народа. Иначе говоря, народ, по мысли Толстого, вершитель истории. Именно поэтому в романе много героев из народа — крестьян, солдат, дворовых. Так проявляются демократические убеждения автора.

Народ — не только главная движущая сила истории, но и главный судья так называемых «великих людей». Человек, заслуживший уважение народа, и будет, по мнению Толстого, великим. Такой человек вершит в истории не собственную волю, но воспринимает и исполняет волю своего народа. Исходя из этого положения, писатель считает великим Кутузова (он понял смысл и освободительный характер Отечественной войны) и отказывает в величии Наполеону (этот властолюбец заботился исключительно о личной славе, которую основал на войнах, на крови европейских народов). Таким образом, философские взгляды Толстого не только демократичны, но и гуманистичны. Писатель осуждает войну, что совпадаете народной оценкой этого события.

В «Войне и мире» излагается также философское осмысление отдельной человеческой жизни, то есть Толстой ставит «вечные» нравственные проблемы и даёт на них ответы, предлагая свои критерии правильной жизни. Автор описывает личные искания и интересы героев, переплетает их с исканиями, интересами, столкновениями народов. Если герой правильно понимает своё место в истории (Кутузов, князь Андрей, Пьер), то его личное духовное развитие идёт в одном направлении с человеческой историей. Если герой хочет своей волей замедлить или подтолкнуть исторический процесс, то он выглядит наивно и смешно. Именно так характеризует автор поведение графа Растопчина накануне сдачи Москвы, перечисляя противоречивые приказы и действия этого государственного мужа: «...этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что-то сделать сам, удивить кого-то, что-то совершить патриотически-геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своею маленькой рукой то поощрить, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока» (3, 3, V).

Внутренняя свобода, по мнению писателя, — это хотя бы частичный отказ от эгоистического стремления к личному благу, потому что оно заслоняет от человека общее и несомненное благо жизни как таковой. Толстой предельно просто формулирует своё понимание нравственности: нет величия там, где нет простоты, добра и правды. Эти нравственные критерии автор применяет ко всем героям романа, начиная с императоров и полководцев и заканчивая простыми русскими мужиками. В результате герои делятся на любимых и нелюбимых в зависимости оттого, насколько их поведение в жизни соответствует принципам простоты, добра и правды.

И во времена Толстого, и до сих пор существует мнение, будто государственный деятель может вести себя не так, как частный человек. Что для частного человека считается мошенничеством, то для государственного мужа — государственной мудростью; что в общественном деятеле будет недопустимой слабостью, то в частном человеке почитается человечностью или мягкостью души. Подобная мораль, таким образом, допускает для одного и того же человека две справедливости, два благоразумия. Толстой отказывается от двойной морали и доказывает, что исторический деятель и простой человек должны мериться одной меркой, что простая справедливость составляет всегда самую мудрую и самую выгодную политику. Для автора жизнь и чувства частного человека на фоне исторических потрясений приобретают такое же важное значение, как и жизнь и поступки исторических личностей.

Толстой даёт собственную оценку всем известным деятелям описываемой исторической эпохи. Это касается прежде всего Наполеона, который и в русской, и особенно в европейской историографии представляется как величайший полководец и государственный деятель. Но для Толстого Наполеон — агрессор, напавший на Россию, отдававший приказы сжигать города и сёла, истреблять русских людей, грабить и уничтожать культурные ценности. Александр Первый, реформатор Сперанский, граф Растопчин, немецкие военные стратеги — все эти исторические фигуранты описываются автором как пустые и тщеславные люди, которые только воображают, что делают историю.

Те же критерии простоты, добра и правды автор применяет для оценки вымышленных персонажей. Рисуя придворную аристократию (семью Курагиных, фрейлину Анну Павловну Шерер, карьеристов Друбецкого, Берга, многочисленных адъютантов), Толстой подчёркивает их безнравственность, лжепатриотизм. Они живут пустыми интересами, далёкими от истинной, по убеждению автора, жизни. Накануне Бородинского сражения, когда солдаты из полка князя Андрея готовятся победить или умереть, светские карьеристы «заняты только своими маленькими интересами. ...для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку» (3, 2, XXV). Патриотизм светского общества во время Отечественной войны проявляется в том, что дворянская знать не ездит во Французский театр и старается говорить по-русски.

Любимые герои Толстого воплощают его жизненный идеал. Князь Андрей и Пьер после долгих нравственных исканий приходят к одному и тому же выводу: надо жить для людей, по правде и совести. Это, однако, не означает отказ отличного мнения, от интенсивной умственной работы, характерной для обоих.

Итак, в «Войне и мире» отразились философские взгляды автора на мир и человека. Во времена Толстого история обычно представлялась как цепь деяний царей и полководцев, народ же на исторической арене не играл никакой роли, его предназначение — исполнять волю «великих людей». Подобный взгляд на историю наглядно отразился в русской и европейской батальной живописи: «...на первом плане огромный генерал сидит на лошади и машет каким-нибудь дрекольем; потом клубы пыли или дыма — не разберёшь; потом за клубами крошечные солдатики, поставленные на картину только для того, чтобы показать, как велик полководец и как малы в сравнении с ним нижние чины» (Д.И.Писарев).

Толстой, размышляя над историческим процессом, анализируя критические моменты русской истории, приходит к мысли, что народ — это не два-три карапузика на заднем плане батальной картины, народ — творец истории. Так писатель отказался от одной крайней точки зрения (история — деяния «великих людей»), но стал отстаивать другую крайность (история безлична): «Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, — были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору» (3, 1, I). Думается, что правильная точка зрения находится посредине между крайними — историю творит вся нация: и царь, и полководцы, и старшие и младшие офицеры, и простые солдаты, и партизаны, и мирные граждане — словом, все те, кто делает хоть что-нибудь полезное для общего дела, и даже те, кто противится общему делу. Иными словами, исторический процесс совершается по известной латинской пословице: умного судьба ведёт, а глупого — тащит.

Философская концепция в романе Толстого выражена не только в специальных отступлениях, не только в образах Наполеона и Кутузова, но и в каждом герое произведения, так как каждый образ так или иначе иллюстрирует идеи нравственной философии автора. Толстой, как и все русские писатели середины XIX века, пытался решить проблему положительного героя и искал его в дворянской среде. В современной ему русской жизни писатель не видел таких героев, но, обратившись к истории, он нашёл положительные образы — это дворяне 1812 года и 1825 года. Они обогнали своё время, их нравственный облик оказался ближе передовым русским людям 60-х годов XIX века, чем их современникам первой четверти XIX века.

Оценивая всех героев по одним и тем же моральным критериям (простота, добро, правда), Толстой привносит в исторический роман об Отечественной войне 1812 года общечеловеческий (философский) смысл, что делает произведение более глубоким по содержанию и позволяет назвать его эпопеей. Нравственный идеал писателя — это, вне всякого сомнения, народный идеал нравственной жизни. Отказ от эгоизма, тщеславия, праздности, стремление подняться до общечеловеческих интересов, возвысить свои чувства над обыденностью — вот к чему призывает Толстой в своём нравственном учении, представленном в «Войне и мире».

Что думают о войне философы? В середине тридцатых годов прошлого века немецкий философ-экзистенциалист Карл Ясперс придумал такую категорию: пограничная ситуация. Так он назвал моменты глубоких потрясений, переживаемых человеком (страх, боль, острое чувство вины, смерть). Но может ли в пограничной ситуации оказаться целая страна или город? Я предложил высказаться на тему «философ и война» профессору Харьковского национального университета имени В.Н. Каразина, историку культуры Лидии Стародубцевой

Философ и война

Расцвет философской мысли, как ни парадоксально, приходится на эпохи войн и хаоса, достаточно вспомнить древнегреческие школы, неоплатоников ренессансной Флоренции или французских экзистенциалистов. Мысль пульсирует и набирает высоту на фоне войны? Благодаря войне? Вопреки войне? Мало кто знает, что греческий киник Диоген Синопский не только ходил с фонарем по афинской площади в поисках человека, не только совершал эпатажные акции и дерзил Александру Македонскому, но и принимал участие в войнах, которых в ту пору велось огромное множество. В одной из битв с македонцами, Херонейской, философ попал в плен. Как вообще возможен философ-воин? Притча, которую рассказывают о Диогене, - остроумный метафорический ответ на этот вопрос. История такова. Долгое время Афины были в осаде. Воины Филиппа Македонского окружили город со всех сторон, фактически обрекая его на гибель. Было очевидно, что война будет проиграна. Несмотря на это, афиняне тщательно готовились: копали траншеи, строили укрепления, прятали сокровища, окружали храмы и статуи защитными песчаными горами. Только Диоген ничего не делал, понимая, что все это бессмысленно. Но, не желая отличаться от всех, и чтобы избежать упреков, философ придумал себе якобы дело: стал перекатывать по улицам Афин, от одной стены до другой, свою бочку, знаменитый диогенов пифос. По преданию, на удивленные реплики сограждан Диоген отвечал: «У всех сейчас заботы и хлопоты, потому и мне нехорошо бездельничать, а бочку я катаю, потому что ничего другого у меня нет». Что это? Цинизм? Насмешка? Имитация? Квази-участие и квази-включенность? Способ быть и в мире, и от него отвернувшись?

Так или иначе, когда идет война, философ - такой же гражданин, как и все, - не имеет права оставаться в стороне. В одном из греческих полисов, а именно, в самом воинственном из них, Спарте, был принят любопытный закон: если в полисе столкнулись две враждующие силы, каждому спартанцу необходимо определиться, по какую сторону он находится, на чьей стороне воюет. Тех же, кто не принимал ни одной из сторон, именовали словом «идиос», что буквально значило «свой, частный, особый, отдельный»; отсюда возникло слово «идиотес» - «частное лицо». «Идиот» у греков, - сошлемся на исследование М. Гаспарова, - лишен нарицательного смысла, это просто странный, необычный, чудаковатый. Впрочем, таких «идиотес» лишали имущества и наказывали изгнанием из полиса. Может, так и возникли «странствующие философы»? Между прочим, когда Анаксагора отправили в изгнание, он изрек: «Дорога на тот свет отовсюду одна», а в ответ на сочувственное: «Ты лишился общества афинян» отвечал нескромно: «Не я - их, а они - моего». Может, это и есть философская традиция: оставаться в любых войнах - Пелопоннесских ли, с персами ли, с македонцами ли - всего лишь «частным лицом», «идиотом» (вспомним князя Мышкина)? Может, судьба таких людей - отправляться в плаванье на «философском пароходе», или любом другом Ноевом ковчеге, - в бегстве от системы, от войны, от самих себя - в поисках смысла?

Задаюсь вопросом: каково отношение к войне философов, по определению призванных «любить мудрость», а не «войну», разумеется, если принять, что понятия «мудрость» и «война» исключают друг друга, хотя и с оговоркой о том, что я вовсе не отрицаю возможности существования особой «военной мудрости» и «мудрых воинов». К размышлению на эту тему меня подтолкнула недавняя история: мой коллега, преподаватель украинского университета, написавший блистательную диссертацию о методе драматизации в философии Фридриха Ницше, талантливый историк философии, сделавший немало переводов с немецкого и французского, весной 2014 года был призван в армию и служит в зоне вооруженного конфликта. Всматриваюсь в фотографию философа. С автоматом в руках. В военной форме. Скулы заостренные. Глаза застывшие. Похоже, ему сейчас, в ходе российско-украинской войны, довелось проходить одну из самых жестоких апробаций исследуемого им метода философской драматизации. Если бы мой возраст был «призывным», я, несомненно, была бы сегодня рядом со своим коллегой. Я сделала свой выбор, и это украинский выбор. Но я не об этом.

Каждый день в этой кровавой войне гибнут люди, и, может, потому меня интересует отнюдь не отвлеченное представление философов о войне, не ее «осмысление» и не лингвистические игры концептов. Задумываюсь о том, насколько философы прошлого, которым суждено было жить в военное время, впустили в себя факт войны, насколько были им «захвачены». Может, они относились к войне «по-философски»? Но что это значит: относиться к войне «по-философски»? Означает ли это наличие некоей «дистанции», особой «отрешенности» и «отстраненности» от события войны?

Самое время совершить небольшой историко-статистический экскурс. В соответствии с логикой здравого смысла, люди рождены для того, чтобы жить, не так ли? Однако пресловутое «влечение к смерти» побуждает их убивать друг друга. Как известно, они делают это с завидным упорством и постоянством на протяжении, как минимум, последних шести тысяч лет. Убивают столь же грубо, сколь и изящно, применяя для этого все более профессиональные, все более безжалостные и все более изощренные способы. С этой точки зрения, вектор всемирной истории направлен от дубинки, копья, меча, кинжала, сабли, лука, шпаги, рапиры и всевозможных баллист и катапульт до пушек, гранат, бомбардировщиков, боевых кораблей, танков, ракет, отравляющих газов и ядерного оружия, иными словами от точечных убийств до массового поражения. А, может, и «тотальной войны», абсолютной самоликвидации.

Сколько войн насчитывает история человечества? Пять тысяч? Шесть? Десять? Не знаем, и никогда не узнаем: ignoramus, et semper ignorabimus, как говорили скептики и агностики. Впрочем, если поверить некоторым историкам, то начиная с 3600 года до н.э. и по наши дни общее количество войн - около пятнадцати тысяч, а число жертв - три миллиарда пятьсот миллионов. За эти шесть тысячелетий мир и спокойствие воцарили на земле на период всего лишь чуть меньше трехсот лет (некоторые называют цифру 235, другие - 292 года). Поскольку астрономические цифры нелегко укладываются в прокрустово ложе сознания, приблизим их к нашим «человеческим, слишком человеческим» масштабам: в среднем, из 365 дней в году 347 дней царствует война, а 18 - мир. Такова вряд ли известная автору «Войны и мира» статистика чудовищной диспропорции. От рук «себе подобных» погибло около четверти населения планеты: таков мартиролог истории нашего самоуничтожения.

И здесь вспоминается зловещее утверждение Освальда Шпенглера: «История мира - это история государств, история государств - это история войн». Разумеется, здесь не место отслеживать интеллектуальные траектории теории войн, цитируя классиков: Конрада Лоренца, Карла фон Клаузевица, Леопольда фон Ранке, Карла Шмитта и др. Просто, развивая более чем известную шпенглеровскую мысль, которая стала сегодня едва ли не трюизмом, дерзну утверждать, что история мира - это homicidium, «человекоубийство», перманентный коллективный суицид с редкими перемириями и передышками на занятия философией, поэзией, музыкой и архитектурой. Очевидно, «инстинкт смерти» выходит далеко за рамки чисто психоаналитического смысла, это своего рода метаисторическая универсалия, которая дает достаточно оснований утверждать, что «Homo Sapiens» - это, прежде всего, «Homo Interfectorem»: «Человек-убийца».

Итак, каков же выбор философа? Что он делает не в среднестатистические 18 дней мира, а в 347 дней войны: отправляется в сражение или «перекатывает бочку»? Оставляю в стороне тему войны как теоретической полемики - академических ристалищ, интеллектуальных битв за овладение смыслом. К слову, философы с этой точки зрения нередко развязывают споры-войны: тот же Диоген возражает Платону под лозунгом: «Топчу спесь Платона», трактаты отцов церкви пишутся в опровержение язычников, Августин Блаженный вступает в поединок с манихеями, большинство философских сочинений нового времени написаны a contarario, под знаком объявленной войны с «провиденциальными» или реальными философами-антагонистами, а иногда и концептуальными персонажами, так возникают анти-гегелевские сочинения Артура Шопенгауэра, «Анти-Дюринг» Фридриха Энгельса, вплоть до «Анти-Эдипа» Жиля Делеза и Феликса Гваттари. Даже в самой процедуре защиты философской диссертации предусмотрены фигуры оппонентов, которые в редуцированной форме призваны исполнять роль воинов на поле сражения за обладание ее величеством Истиной.

Но не об этом речь, не о войне смыслов, а о «гомицидиуме», о настоящем человекоубийстве, которое не оставляет ни времени, ни желания, ни возможности размышлять о различиях бытия и сущего или задаваться вопросами вроде: «Почему вообще существует нечто, а не ничто?». В зависимости от отношения к событию войны философов можно условно разделить на несколько типов:

«Мыслитель, или Философ, размышляющий о войне» (но в ней не участвующий): от Гераклита, первого из философов, написавшего о войне, до Карла Ясперса, который под угрозой ареста, лишенный звания профессора во время Второй мировой войны оставался в гитлеровской Германии и целых восемь лет писал «в стол» без надежды, что будет когда-то опубликован (и это более честная позиция, чем, скажем, занимать должность ректора Фрайбургского университета, как это сделал Мартин Хайдеггер, фактически сотрудничая с преступной властью). Не участвовать в войне, а размышлять, в том числе, и о своем неучастии. Наверное, этот тип отношения к войне, наиболее распространенный, и стал основанием для упреков в адрес большинства мыслителей в том, что они слишком «оторваны от реальности» и относятся к ней «по-философски». Философ-мыслитель впускает в сознание факт войны, но от него абстрагируется, превратив его разве что в предмет рефлексии.
«Учитель, или Философ наставляющий»: от Сократа (наставника полководца Алкивиада) и Аристотеля (наставника Александра Македонского) до, с известными оговорками, Фридриха Ницше, тексты которого, переписанные его сестрой после смерти философа вдохновляют Адольфа Гитлера. Философ-учитель обычно непосредственно не участвует в военных действиях, но их, сам того не желая, во многом инициирует (Сократ - исключение, он участвовал сражениях против Спарты и даже получил награду за храбрость). Не вина учителя, а его беда в том, что его мысли становятся концептуальной основой действий завоевателей. Просто завоеватели нуждаются в идеях, ибо, как правило, не способны их порождать.
«Воин, или Философ, участвующий в битве»: от римского императора Марка Аврелия, который воевал с парфянами, германцами и сарматами, участвовал в военных действиях в Северном Египте, а свой трактат «Наедине с собой» писал, терзаемый болезнью, после боев и сражений в походной палатке, до Эммануэля Левинаса, который в 1939 году был мобилизован в связи с началом Второй мировой войны, а через год попал в плен и содержался в шталаге XI-B (Фалингбостель) в Нижней Саксонии. Философ-воин не просто размышляет «на фоне войны», он, зная о ней не понаслышке, воюет, оставаясь философом, и философствует, оставаясь воином.
«Отшельник, или Философ отстраненный»: от орфиков и пифагорейцев до Рене Декарта. Почти вся его жизнь совпала со временем длительного и тяжелого конфликта, в который были втянуты и Бавария, и Богемия, и Швеция, и Италия, в результате чего многие области Европы были разорены (впоследствии он получил наименование Тридцатилетней войны). Но при этом Декарт, хотя и служил в армии, ни слова о войне не написал и прятался от военных действий в баварской «печи» (не просто в теплой комнате, как считали некоторые историки, а именно в «печи» - «poêle», как об этом пишет сам Картезий). «Беспечно» жить в «печи», когда идет война? Отстраниться? Отрешиться? Укрыться в келье? Невозможно перечислить всех философов-эмигрантов, спасавшихся бегством от Первой и Второй мировых войн. Философ-отшельник живет в эпоху войны так, как если бы войны не существовало, продолжая размышлять, к примеру, об универсальной науке, или об истине и методе ее познания.

Что ж, остается согласиться с тем, что любая попытка в самом общем смысле ответить на вопрос, как философы относятся к войне, обречена на неудачу. Спектр широк: от полной вовлеченности до эскапизма. Каждый философ, столкнувшись с ситуацией войны, делает свой выбор, и даже те, кто не решается сделать выбор, на самом деле его уже сделали: он состоит в том, что они выбрали свою нерешительность и увязли в сомнениях. Думаю, что тот, кто осмелится рассказать Вам, что значит относиться к войне «по-философски», не знает этого, а тот, кто знает, тот вряд ли осмелится Вам об этом рассказать.

Напоследок упомяну одну из описанных Плутархом историй. Однажды некто Киней, философ, ученик Демосфена, наставник эпирского царя и полководца Пирра, завел беседу со своим подопечным, задав ему вопрос: «Что даст нам, грекам, победа над римлянами?», и услышал в ответ: «Если мы победим римлян, то ни один город Италии не сможет нам сопротивляться». Киней продолжал: «А что мы будем делать, когда завладеем Италией?». «Совсем рядом лежит Сицилия», - отвечал Пирр. «Значит, взяв Сицилию, мы закончим поход?», - не унимался Киней. Но ответ был таким: «Как же нам не пойти на Африку, на Карфаген, если до них оттуда рукой подать?». «Так, - отвечал Киней, - ясно, что с такими силами можно будет и вернуть Македонию, и упрочить власть над Грецией. Но когда все это сбудется, что мы тогда станем делать?». И Пирр сказал с улыбкой: «Будет у нас, почтеннейший, полный досуг, ежедневные пиры и приятные беседы». Философ прервал его словами: «Что же мешает нам теперь, если захотим, пировать и на досуге беседовать друг с другом?».

Традиционно эта история толкуется комментаторами как развернутое описание кредо «довольствуйся тем, что есть». Должно быть, и в самом деле цепочка вопросов «зачем все это?» лишает цели и смысла любой поиск, любой выход вовне, любое завоевание: территории, статуса, объекта любви, знания. Все, чего ты собираешься достичь, у тебя и так уже есть, но ты об этом не догадываешься. Что же остается, «пирровать с друзьями?». Эта череда вопросов, ответами на которые служат все новые и новые вопросы, уводит, казалось бы, в дурную бесконечность и оставляет открытой телеологическую перспективу. Но меня в этой истории завораживает что-то еще. Для меня беседа Пирра и Кинея - это, прежде всего, внутренний диалог «человека действующего» и «человека рефлектирующего», акта и его созерцания, vita activa et vita contemplativа. А еще это - понимание абсурдности любой войны, даже если она вызвана рациональными причинами. А еще это - принятие безумия войны как данности, - парадигмальный образ, exemplum, собирающий различные оттенки философского отношения к войне, ее бессмысленности и ее неизбежности, ибо она - отец всех вещей.

Кстати, одну из самых темных мыслей одного из самых темных философов, Гераклита Эфесского: «Πόλεμος πάντων μὲν πατήρ ἐστι», «Война - отец всех», не без иронии незначительно перефразировал немецкий мыслитель и писатель Эрнст Юнгер: «Война - наша мать». Но дело, конечно, не в том, мужского или женского рода война, как бы ее ни именовали: polemos, bellum, war, werra или guerra. Война - исток, начало: всех оппозиций, всех противоречий, которые совпадают лишь в хрупком и недосягаемом умозрительном Абсолюте, но не здесь, пока мы живы, пока мы страдаем, пока мы боремся, пока мы воюем за свою свободу и достоинство. Так философия впускает в себя вопрошание о войне, а война создает и без устали переустанавливает те пределы мыслимого и немыслимого, те пропасти отчаяния, расщепы непредставимого и щели безумия, в которые проваливается философствующая мысль.

«Радиоантология современной русской поэзии»

Стихи Арсения Ровинского

Поэт родился и вырос в Харькове. Учился в Московском государственном педагогическом институте. Автор нескольких книг лирики и многочисленных публикаций в периодике. С 1991 года живёт в Дании.

ну что они найдут мой китель распоров
и чем я хуже им и чем я лучше
овсянку грыз как этот или тот
владелец отвратительных зигот
ну что им толку в звёздочках моих
нашивках папиросах документах
а просто так начнут мерси мол и боку
и где же ты служил в каком таком полку
пойдут своим путём но вспомнят и догонят

Передача из цикла «Русские сюжеты в зарубежной опере»

Сегодня речь пойдёт об опере «Северная звезда» немецкого и французского композитора Джакомо Мейербера. В первой половине 19-го века Мейербер был одним из самых популярных композиторов Европы, и его оперы ставили лучшие театры мира.

«Красное сухое»

Разговор о роме и острове Барбадос, жители которого считают свой остров родиной рома